Все на суженных гадают, а мы на программы будем. Однако инсерт и не думал исчезать, поплавал еще, прежде чем потонуть. Это уже более походило на временное помешательство, нежели на гадание.

Алик копнул ложкой еще, вызвав со дна целый ворох мерцающих, словно на дисплее цифр. Чашка уже светилась вся. И поверхность стола около чаши светилась. Огоньки весело бежали по столу по направлению к дисплею, и он сам собой вдруг включился.

— ЗДРАВСТВУЙ, АЛЬБЕРТ, — загорелось на нем безо всяких табличек и ДОСовских оболочек, просто возникла строка в абсолютном мраке.

— Ты кто? — оторопело спросил он вслух.

— ДРУГ.

— Да ладно, знаем мы ваши штучки, — махнул он рукой. — Собакин, ты? Сначала мне все глаза пририсовывал, а теперь всю эту чертовщину затеял, да? Не уймешься, пожалуюсь Дегенерату — так и знай.

— ЭТО НЕ ШУТКА. С ТОБОЙ ГОВОРИТ КОМПЬЮТЕРНЫЙ ВИРУС КЕЛЛО.

— Кончай, говорю! — не выдержал Алик. — Погоди, выдеру сейчас все твои микрофоны.

Он наклонился, шаря под столом и даже под стулом.

— ВСТАТЬ, — приказал Келло.

— С чего бы это? — проговорил Алик, пока до него не дошло, что он уже стоит.

— СЕСТЬ, — сказал Келло, и он послушно сел.

— Ни черта себе! — вырвалось у него. — Это что — гипноз?

— НЕТ. Я ПОМЕСТИЛ ВНУТРЬ ТЕБЯ СВОЙ РЕЗИДЕНТСКИЙ ВИРУС. ПОМНИШЬ ТАРАКАНА?

У Алика возникло нехорошее чувство, что он медленно, но верно сходит с ума.

Успокоиться, приказал он себе. Но если это Собакин, будет тебе спокойствие, клавиатурой по фейсу.

— Сейчас встану и выключу! — решил он.

— ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПРИЧИНИТЬ МНЕ ВРЕДА, ТЫ ПОЛНОСТЬЮ В МОЕЙ ВЛАСТИ.

— Фик я в твоей власти! Кто бы ты ни был, я пошел, а ты попробуй меня останови.

— Я ЭТОГО НЕ ХОТЕЛ, НО… РАЗДЕНЬСЯ.

— Не понял, — пробормотал Алик, но все он уже прекрасно понял.

Руки послушно расстегивали пуговицы на рубашке, затем молнию на брюках. Сначала он повесил и рубашку и брюки на спинку стула, потом стянул с себя трусы и положил сверху.

— Носки снимать? — спросил он.

— СЮДА ИДЕТ ОСОБЬ ЖЕНСКОГО ПОЛА. ТАБЕЛЬНЫЙ НОМЕР 037…

— Марина Азерникова! Она обещала зайти! — взвыл Алик, хватая вещи со стула, было мучительно стыдно, да и холодно стоять под струей холодного потока из кондиционера с голой задницей, уже посинела, небось, как у гусенка.

В комнате было пусто, хоть в окно прыгай, и только шкаф приглашающе зиял открытыми дверцами.

Кое-как подхватив одежонку, он нырнул туда, притворил дверцу и вовремя: дверь открылась, впуская самую красивую женщину в отделе. На Марине была желтая кофточка, обтягивающая далеко выпирающие вперед груди. Кофта была заправлена в тугую длинную юбку с разрезом. Она так рьяно подчеркивала все изгибы ее тела, что женщина становилась похожа на гитару.

Алик весь затрясся: даже не от холода, а от ужаса, что его сейчас обнаружат, ведь она не преминет рассказать об этом всему отделу, а еще, может так статься, заорет дура от неожиданности, да все и сбегутся. Прямая тогда ему дорожка — в психушку.

Марина постояла в комнате, рассеяно окидывая взглядом пустое, как ей казалось, помещение. Алик ежился в шкафу, будто он уже его увидела. Думалось, что сейчас она резко повернет к шкафу и скажет:

— Ладно, заканчивая придуриваться! Было бы чего прятать!

А хвастать было действительно нечем. Был бы Геракл какой, а то ни рожи, ни кожи.