Изменить размер шрифта - +
В конце ее ставят фигуру из соломы и хвороста — всадника на коне в полный рост. На нем красным помечены точки: глаза, бок, бедро, шея, круп у коня, нос. Сперва стреляют сбоку, по пять человек. Кто выстрелит лучше, будет стрелять снова, когда поставят фигуру лицом. Точек для попадания сразу становится меньше. Тогда тоже стреляют впятером — те, кто уже победил в первой стрельбе. Наконец остаются не больше пяти человек и стреляют с коня. Все они получают ведро хмельного молока, а самый меткий — жирного барана и колчан со стрелами.

Когда я подъехала, несколько пятерок уже отстреляли, и те юноши и девы, кто хотел участвовать, толпились возле двоих парней, они раздавали кусочки синей нити, участники повязывали ее на плечо. Когда нить в мотке заканчивалась, больше не брали участников.

Мои девы, спешившись, стояли возле изгороди и обсуждали, как стрелять вернее.

— Ветер боковой, — говорила Ильдаза. — Того гляди снесет. Ты видела, как Тиратка метила? С плеча, потому и попала.

— Она попала, потому что лук боевой взяла, — отвечала Согдай. — У такого лука тетива, что меч. Любой ветер на стрелу насадит.

— Да, лук охотничий сейчас слаб, — кивнула Ильдаза. — Не у всех, конечно. У Зонара, говорят, на охоте лук сильней, чем у другого воина. Он два года назад один из всех попасть мог, когда ветер в лицо дул. У некоторых стрелы не долетали до истукана, а он у коня морду в щепки разнес. Вот какой у него лук! Но раз в этом году не будет Зонара, так и смотреть нечего.

— Я не думала, что охотники могут участвовать в стрельбе, — подала голос Очи.

— Отчего нет?

— Они же всегда с луком, не как пастухи. Зачем им лишнюю цель искать?

— Плохо ты о пастухах мыслишь, — фыркнула Ильдаза. — Они тоже без лука не ходят. У нас все воины, что охотники, что пастухи. Потому и стрелять могут все.

— Раз все равны, я пойду, — сказала вдруг Очи.

— Тебе не стоит, — вставила я слово.

— Отчего же? Чем я хуже?

— Ты не как все, ты посвящена Луноликой.

— Те! Я охотник, а не Луноликой матери дева пока. Я еще своего не сказала слова.

И, не слушая меня, шмыгнула в толпу и стала ждать своей очереди за синей нитью.

Отстреляли еще три пятерки. Очишка мялась, ее оттесняли более рослые и крепкие воины, она же упрямо продолжала ждать.

— Не переживай, царевна, — с насмешкой сказала Ильдаза. — Ей хочется доказать, что она его во всем лучше.

— Зачем тебе разжигать ее?

— Те, разве это я? Все в ней самой!

— Тебе приятно видеть в них соперников?

— А ты думаешь, не так у них? Да она для него сразу была как дичь. Так и будет дичью, и ничем больше.

— Сколько в тебе злобы, Ильдаза, — я сказала тихо, но она была уже свирепая, и эти слова ее хлестнули, как плетка.

Вспыхнув, она вскочила на лошадь и ускакала.

Мы вдвоем остались с Согдайкой и видели, как в последней пятерке прошла Очи на площадку и была лучшей, попав в нос коню. И потом в последней пятерке она была и тоже выиграла, попав метко в шею истукана. Наконец осталось восемь человек, и они стреляли по очереди, чтобы выбрать пятерых для конного стрельбища. Мы кричали Очи и хлопали, но тут из-за холма затрубили сбор на скачки, и я заспешила.

Круг для скачек был в дальнем конце долины. Там отводили две дороги: одна прямая и ровная, на ней скорость коня проверяли. Это небольшой круг, по нему пять раз проехать надо. Вторая — сложная и неровная, там ямы вырыты, местами земля вспахана, ветки лежат — все, чтобы ловкость и зоркость всадника проверить да ум лошади.

Быстрый переход