|
Повернул рычажок электронного увеличения — картинка скачком приблизилась. И замер, перестав дышать. Эти заплетенные во множество косичек светлые волосы он узнал сразу, хоть и не видел их больше десяти лет. — Даже прическу не поменяла, — пробормотал он. — Вот растяпа, все ей нипочем. И вдруг широко улыбнулся и под взглядом изумленного сотника продекламировал: Die schönste Jungfrau sitzet Dort oben wunderbar; Ihr goldnes Geschmeide blitzet, Sie kämmt ihrgoldenes Haar.[5] Потом лицо генерала затвердело. Он оторвался от бинокля и крикнул: — Ханкилдеев! — Слушаю, господин генерал! — Ты вот что, сотник, — Роте потер подбородок. — Собирай командиров отрядов. Мы выступаем к Саркофагу. Новый лагерь будет там… 3 Лета- Мнемозина была отличной помощницей. Одного она не могла сделать — мгновенно перенести его на пять километров над Зоной, к Саркофагу. Этот путь Плюмбум должен был проделать на своих двоих. В любом случае со знаниями, накопленными Летой-Мнемозиной, в голове бежать было куда легче и проще, чем с картами «Длани» на ПДА, детекторами аномалий на поясе и мешком гаек в руке. Река загробного мира действительно давала невероятную власть — хотя бы над аномальными территориями… Когда Плюмбум шагнул в ржавый ручей, снял перчатку и зачерпнул воду в ладонь, он опасался, что его захлестнет каскадом образов, как тогда у Стоунхенджа. Но ничего подобного не произошло. Голова враз опустела и стало почему-то очень стыдно. А потом он услышал голос — серьезный мужской баритон, который то начинал говорить очень быстро, сглатывая окончания слов, то, наоборот, приобретал торжественную медлительность диктора Гостелерадио, сообщающего населению об очередных победах над урожаем. Сначала Плюмбум не мог проникнуть в смысл слов, словно невидимая пленка мешала, но затем она порвалась, и он обнаружил, что голос пересказывает подробности его собственной биографии, причем не забывает упомянуть самые интимные и самые нелицеприятные моменты. «Стой!» — мысленно крикнул Плюмбум. Голос затих. «Ты… ты… Лета?.. То есть Мнемозина?..» «Я — это ты, — отозвался внутренний собеседник. — Виктор Николаевич Свинцов». «Но как же?..» Плюмбум остановился. Он понял, что это самый верный ответ. Лета-Мнемозина отдала ему накопленные знания, но распорядиться ими он должен был сам, без помощи архианомалии. И он сам должен был задавать вопросы и сам отвечать на них. И Плюмбум начал учиться общению с самим собой — более мудрым, более опытным, более проницательным. Проще всего было облекать это общение в форму диалога: вопрос-ответ, вопрос-ответ, вопрос-ответ. Но очень быстро Плюмбум убедился, что четко формулировать вопросы совсем не обязательно. Лета-Мнемозина — он продолжал называть свою вторую личность именно так — понимала его с полуслова, даже подхватывала и развивала мысль. |
