Авиатехник появился внезапно, как чёртик из табакерки. Порт Раннай не походил на место, где люди усердно работают, помощи лётчик не ждал, и тем больше была его радость.

Техником оказался лысый румяный дядюшка, деловитый и рукастый. Лётчик высунулся наружу, приветствуя его. Затёкшие конечности еле шевелились. Он стал отстёгивать привязные ремни, а дядюшка, не теряя времени, расставил колодки и полез Элису под винт.

— Хорошо долетели! — крикнул он откуда-то из-под фюзеляжа. По напряжённости голоса лётчик понял, что дядюшка туговат на ухо, и ответил громко:

— Спасибо!

— А шнур-то порвали!

— Знаю! Заменить бы!

— Найдётся! Вы никак издалёка!

— С Земли!

— То-то я удивился! Кто на Северный Раннай садится, когда Южный уж год как отстроили! Точно издалёка!

Лётчик развёл руками. И на Венере, и на Земле ему советовали аэропорт Раннай в Ацидалии, но последний раз он был на Марсе во время войны, и тогда тут был только один Раннай. И его бомбили.

— Да, не дело, — пробурчал лётчик себе под нос. — Надо было на Южный…

Тут подал голос триплан. Верней, сначала Элис просто злобно заскрипел расчалками — словно сварливый старик скрежетал зубами. А потом он очень тихо и убедительно проговорил:

— Нет. Всё правильно. Северный.

Лётчик расспросил глуховатого техника и обнаружил, что до Южного Ранная отсюда не менее получаса пути даже по воздуху. «Да, — подумалось ему, — под конец такой дороги начинаешь считать минуты. Бедняга Элис. Сел бы позже, не порвал бы амортизатор…» Тем временем добрый техник рассказывал, что Ацидалийская ривьера — огромный цветущий край, прекрасный и притягательный даже зимой, что у Элиса на трёх из шести крыльев полотно обшивки отходит от нервюр, и что славные механики с Деймоса, осмотревшие триплан во время дозаправки, состоят с ним, дядюшкой, в родстве. Элис дремал, не забывая ворчать, что кто-то пустил на обшивку гнилые нитки и что амортизаторы шасси у него чешутся. Лётчик и хотел бы парировать, что совсем недавно Элис боялся расплавиться и что уму непостижимо, как у машины может что-либо чесаться, — но вместо того просто стоял, ткнувшись лбом в тёплый элисов бок и, кажется, засыпал в таком положении.

— А шнур-то я найду! — проорал ему дядюшка в самое ухо. Лётчик так и подпрыгнул.

— Спасибо, — сказал он, очнувшись. — А не подскажете, где бы нам остановиться? Денька на три. Отдохнуть, подлататься надо. Разрешите телефонный звонок. Я бы из Ацидалии грузовик заказал.

Дядюшка наморщил лоб, поскрёб лысину и вдруг огорчился едва не до слёз.

— Да я же толкую! — накинулся он на лётчика. — Шнур у меня есть! И нитки самолучшие я дам! Тут теперь жизни никакой нет, не то, что раньше. Я уж так на вас порадовался-то!..

…Стать на постой договорились у дядюшки. С тех пор, как его младший сын женился и уехал жить в Маадим, угловая комната пустовала.

— Смотри, — говорил лётчик и чертил на снегу палочкой, — это Земля. Она в центре мира. Она тяжёлая, и эфира в ней почти нет.

Алакай ковырял в носу и выглядел оттого совсем дурачком. Но лётчик уже знал, что впечатление это обманчиво. Внук дядюшки Тарая всё схватывал на лету. В свои пять лет он читал книги, предназначенные для детей вдвое старше. И про Землю ему, конечно, давно было известно. Лётчик взялся объяснять вещи куда более занятные.

— Вокруг Земли обращаются восемь небесных сфер.