— Ребенок совершенно измучен. Бедняжку надо переодеть и накормить, а уж потом расспрашивать.

Эме медленно высвободилась из объятий герцога.

— Мне так много предстоит рассказать вам, но за весь вчерашний день у меня во рту не было ничего, кроме маленького кусочка хлеба. По правде говоря, я ужасно голодна!

— Бедняжка! — в ужасе воскликнула Изабелла. — Ну конечно, прежде всего вы должны как следует поесть!

Эме села за стол, но с трудом проглотила несколько кусочков омлета, девушка запила его несколькими глотками кофе. Ее глаза то и дело обращались к герцогу, а он молча сидел напротив, не сводя с девушки восхищенного и слегка растерянного взгляда.

Гуго, переводя взгляд с Эме на Себастьяна и обратно, видел, что вопрос, который задала Изабелла за несколько минут до появления Эме, уже не требовал ответа, облеченного в слова.

Когда Эме отставила чашку, Изабелла проговорила:

— Я сгораю от нетерпения узнать все по порядку!

— А я-то думала, что вы хотите сначала переодеть меня! — лукаво произнесла Эме, но потом быстро добавила:

— Нет-нет, мадам! Я просто дразню вас! Возможно, вы беспокоились за меня!

— Беспокоилась! — воскликнула Изабелла. — Я всю ночь просто погибала, думая о том, что с вами могло случиться. А Себастьян разыскивал вас по всему Парижу. Он и вернулся-то всего несколько минут назад!

— Вы искали меня, месье? Как было бы замечательно, если бы вы и вправду нашли меня!

— Ну, раз вы сами добрались до дома, расскажите же, что произошло?

Эме рассказала обо всем.

— Когда я поняла, что должна умереть, — продолжала она, — я почувствовала, что ужасно боюсь. Самое страшное, что Франсуа и Рене разговаривали так, словно в убийстве не было ничего особенного. Точно так же они могли бы обсуждать, куда деть дохлую кошку.

Потом Франсуа заявил, что идет спать. Рене кивнула головой в мою сторону.

— А что делать с ней?

— На рассвете, — коротко ответил Франсуа и полез в мансарду.

Я слышала, как он шлепнулся на соломенный матрас, а через минуту и Рене задула свечу и последовала за мужем. Меня оставили внизу одну. Только крысы бегали по всей комнате, перелезали через мои ноги.

В монастыре я много думала о смерти, но там она казалась величественной, могучей и желанной, открывающей двери в неведомый дивный и счастливый мир. Я была уверена, что умирать не страшно, что, умирая, буду чувствовать себя счастливой и умиротворенной. Но в той убогой комнате, прикованная к стене, я не ощущала ни мира, ни счастья. Страшно хотелось жить. Хотелось вновь увидеть вас, монсеньер. И главное, казалась совершенно нестерпимой мысль, что, когда мое обезображенное тело вытащат из Сены, вы ничего не узнаете обо мне и о том, что со мной случилось. — Эме протянула руку, и пальцы герцога с силой сжали ее.

— Наверное, на какое-то время ужас парализовал меня, но потом я стала молиться. Я молилась не о спасении, но о том, чтобы в свой последний час найти в себе силы умереть достойно и спокойно. Я молилась долго — может, не один час. И вдруг неожиданно я услышала осторожные шаги: кто-то очень тихо спустился с лестницы и подошел ко мне.

Я едва не закричала, но успела зажать рот рукой. Я не сомневалась, что роковой момент настал. Еще секунда, и я почувствую на своей шее тяжелую грубую руку Франсуа.

— Иисус, будь милостив, — тем не менее молилась я.

Наверное, я все-таки что-то произнесла, потому что тут же услышала:

— Тс-с... — Это оказалась Рене. В темноте она нащупала мою ногу, а через секунду щелкнул ключ. Она аккуратно сняла замок и тихонько положила его на пол. Потом ее рука нашла мою и потянула, помогая встать на ноги. На цыпочках мы прошли через комнату. Половицы скрипели, крысы разбегались во все стороны.