Мой муж сдержанно и спокойно отвечал на упреки и оскорбления. Но потом отец выхватил шпагу, и я закричала. Однако ни один из них не обратил на меня внимания. Я опустилась на колени на краю дороги, умоляла их остановиться. Так мне было суждено увидеть, как мой возлюбленный погиб от руки моего отца.

Мне даже не позволили проститься с Генри, поцеловать его. Он лежал на траве с закрытыми глазами, кровь заливала рубашку, шпага выпала из руки. Отец силой втолкнул меня в карету и отвез домой.

Со мной случился буйный припадок, но отцу удалось удержать меня. Дальше я не помню ничего: спасительная темнота окутала мое сознание, так что на некоторое время я избавилась даже от собственных страданий. Болела я несколько месяцев, но прежде чем сознание вернулось ко мне, моя мать уже знала, что у меня будет ребенок.

Произнеся это, графиня попыталась гордо поднять голову, но все ее существо выражало лишь бесконечную печаль. Она продолжала, обращаясь уже непосредственно к Эме:

— Я не хочу, чтобы ты думала, что я стыдилась или не хотела иметь ребенка от Генри. Напротив, я гордилась и радовалась. Сознание приближающегося материнства спасло меня от безумия, вернуло душевное и физическое здоровье. Сознание, что ребенок Генри родится и будет жить, придало мне сил.

Однако мои родители решили, что никто не должен догадаться о том, что они называли моим «позором». Под предлогом болезни мать увезла меня в Италию. Там, у моря, в крошечной рыбацкой деревушке, родилась моя дочка. К счастью, у нее оказались такие же огненно-рыжие волосы и голубые глаза, как у отца. В его семье это считалось фамильной чертой.

Эме вскрикнула и прижала руки к сердцу, но через секунду затихла, не сводя глаз с графини.

— Я не в состоянии описать, что я испытывала, держа на руках этого ребенка. Я чувствовала, что вся наша любовь получила новую жизнь в этой малютке.

Но вскоре мать объявила мне, что меня ждет. Мой отец обо всем рассказал кардиналу де Роану, нашему дальнему родственнику.

Оказалось, что кардинал приветствовал предстоящее вступление своей родственницы в семью де Фремонов, которые играли столь значительную роль при дворе. Он обещал помочь. Родители же пообещали, что не допустят ни малейшего сопротивления с моей стороны.

Мне сказали, что ребенка поместят в монастырь де ла Круа в Сент-Бени. Этот монастырь, одно из самых богатых учреждений епархии, кардинал особенно ценил и хорошо знал мать-настоятельницу. Моя мать сухо заметила, что моему ребенку очень повезло. Только благодаря протекции самого кардинала девочку удалось поместить в столь аристократическое место. Я пыталась протестовать, доказывала, что должна сама растить дочку, но меня никто не слушал.

У меня были только две возможности: убить и ребенка, и себя или подчиниться кардиналу. Все было продумано до малейшей детали. О том, что кардинал лично заинтересован в воспитании этой девочки, знала только мать-настоятельница, но даже ей не открыли имена родителей ребенка.

Ребенка должны были оставить у ворот монастыря как подкидыша. В таких случаях младенца обычно передавали в какой-нибудь монастырь попроще. Но моей девочке предстояло остаться в де ла Круа.

Воспитанная в католической вере, я отвергала самоубийство. Мне оставалось лишь подчиниться. В Италии мы прожили еще почти месяц. Я нянчила дочку, и каждая минута, каждый час, проведенные с ней, казались столь же драгоценными, как время, проведенное с ее отцом. Мне даже не хотелось спать, чтобы не потерять ни крупицы этого счастливого времени.

Я провела со своей девочкой двадцать восемь дней — и это все, что осталось мне в жизни. А потом пришло время возвращаться во Францию. Так мы прибыли к монастырю де ла Круа.

В последний раз я поцеловала свою малышку.