Это для этого рыжего зазнайки смыл, а для меня — нет! И я прекрасно чуял, что кроме запахов красок Художницы и картин Художницы (свежие краски и то, что она ими делает, пахнут по-разному), тут был еще один оттенок. Это было нечто среднее между тем, чем пахло наверху в квартире у Галы, то есть каких-то других красок, скипидара, разбавителя, и собственным «ароматом» Дуремара. Вони его одеколона, табака и страха. Сильнейшего запаха страха, и я даже зарычал.

— Смотрите, у вашего песика даже шерсть на загривке поднялась, — сказал Маме наш знакомый Участковый, заканчивая свою писанину прямо на ходу. — Настоящая служебная собака, ей бы преступников ловить!

Я понял, что это комплимент, подошел к Участковому, поднялся на задние лапы и высказал ему свое уважение.

— Если бы он только смог найти воров, я бы кормила его одними куриными грудками и печенкой, — вздохнула Мама и забрала меня у Участкового, добавив для меня: — Что за манера пачкать людям брюки, тем более форменные!

После этого я опять сидел у Мамы на ручках и слушал людские разговоры. Картин украли столько, что в руках унести их было невозможно, значит, где-то поблизости у грабителей была машина. Увы, следов колес, по которым можно было бы что-то сказать об автомобиле, обнаружить не удалось. Преступников было не меньше двух, но их никто не видел и не слышал. Никаких следов в мастерской они не оставили. На всякий случай милиционеры сняли отпечатки пальцев, но это дохлый номер — наверняка преступники работали в перчатках, а в помещении ходили не в верхней обуви, а в носках. Свидетелей нет. Когда начинается осенняя непогода, большинство домиков в дачном поселке пустеет, их обитатели перемещаются в московские квартиры, остается лишь несколько постоянных местных жителей. Как раз на соседних участках, к несчастью, никого не было. К числу постоянных жителей относилась Баба Яга, она же Елена Павловна, но она утверждала, что ничего знать не знает, ведать не ведает, всю ночь проспала беспробудным сном. Своего сна у нее нет никакого, поэтому спит она со снотворным. Когда ей сказали, что воры, ломая перегородку, не могли обойтись без шума и она должна была его слышать, она отвечала, что, во-первых, хозяйственная пристройка — это еще не дом, а во-вторых, она вообще глуховата и давно уже надо купить слуховой аппарат, но он денег стоит, а их у нее нет. Она, чай, «не барыня и в деньгах не купается, как некоторые». Очевидно, она имела в виду ограбленных соседей.

Тут и сама Баба Яга пришла, «легка на помине», как сказала моя Мама. Она попала на нашу половину через дыру в заборе. Конечно, у нее на руках сидела ее полосатая Тигра. Я вспомнил свои успехи в беседах с Мурзом и решил с ней поговорить — наверняка она кое-что знала. В конце концов, дружу же я с кошками Художницы, даже сумел установить почти нормальные отношения с творческим котом — почему бы не попытаться пообщаться и с этой кошкой? Поэтому, когда Мама устала меня держать и опустила на землю, я подошел к Бабе Яге — не буду же я бояться какую-то Бабу Ягу! — и только хотел вежливо поздороваться с Тигрой, как та на меня грозно зашипела. Я на всякий случай отскочил, а Мама снова подхватила меня на ручки. За Маминой спиной Маша тихо сказала:

— Считается, что у ведьмы должна быть черная кошка, а у этой — полосатая.

— Зато такая же злющая, как и ее хозяйка, — отвечал ей Сережа.

Как выяснилось, Баба Яга пришла, чтобы пожаловаться, что весь ее участок вытоптали милиционеры своими сапожищами. Кроме того, она поинтересовалась, кто ей будет возмещать ущерб. Тут муж Художницы возмутился:

— Помилуйте, Елена Павловна, какой ущерб?

— Как какой? А кто будет чинить перегородку? Забор вот повалили, это менты уж постарались, хуже чем воры, ей-богу.