Монтегю завопил в бессильной ярости. Ругань полилась из его рта – грязные обвинения, злобные сравнения, бредовые крики.

– Мой сын! – повторял он между потоками этих слов. – Мой сын! Мой сын!

Гермиона высвободилась из рук русского. Она была без макияжа, кожа ее щек была тонкой и серой, как пергамент, и усеянной массой мелких морщинок. Она выглядела глубокой старухой.

– Терри, – прошептала она.

Он продолжал кричать и ругаться.

– Терри!

Монтегю притих. Он дышал часто и тяжело, словно внутри у него работал кузнечный мех.

– Терри, теперь уже все кончено. Он умер. Но я хочу, чтобы ты знал – Джордж был моим сыном, но не твоим. Теперь это уже все равно. Джордж не твой сын. Ты понимаешь меня? Джордж был моим сыном, но не твоим, – хотя ее голос был очень хриплым, слова звучали ясно и отчетливо.

Монтегю скривил рот и затрясся всем телом, словно пытаясь отогнать надвигающийся кошмар.

– Ты лжешь!

– Я понимала, что ты не мог дать мне мальчика, Теренс. У меня не было такого шанса, но я не могла упустить тебя. Ты был слишком важен для моих планов. Если бы я не дала тебе сына, я была бы сброшена со счетов. Точно так же, как бедная Эвелин, – она взглянула на Кларису. – Можно не сомневаться, ты не способен никому из нас дать мальчика.

Рот Кларисы поджался. Она едва заметно повела плечами.

Джоко отпустил запястья Монтегю. Тот безвольно опустил руки и тупо огляделся вокруг.

– Эвелин, – прошептал он. – Эвелин.

– Кто? – спросил Стид.

– Его первая жена, – сообщила Гермиона. – Она была рада умереть и навеки избавиться от него.

Клариса зябко обхватила себя за талию:

– Легко понять, почему.

Герцогиня спускалась вниз, на ее руках висели Бет и Панси. Элегантно одетая и изысканно причесанная, она составляла полный контраст с оборванной парочкой. Она хотела увести их отсюда, не привлекая ничьего внимания, но Монтегю заметил ее.

– Эвелин! Где ты была?

Герцогиня попыталась отвернуться, но Гермиона схватила ее за руку и вытащила вперед.

– Забирай ее, Терри. Вот она. Это не Эвелин, старый дурак. Эвелин давно умерла. Это ее дочь – ты поменял ее на моего сына. Мой сын был от другого мужчины. Ох, это все деньги, деньги! А теперь он умер из-за нас, из-за нашей алчности. А вот эта уличная шлюха – твоя дочь, твоя законная наследница. Если ты сумеешь хоть кого-нибудь заставить признать ее.

Монтегю застыл на месте, ошеломленно мотая головой.

– Я заплатила за ее обучение в школе, как ты настаивал, но ее я заставила заплатить за разлуку с моим сыном. Я каждый день говорила ей, кто она и почему она здесь. Мне нравилось рассказывать ей, как ее ненавидели отец и мать, как они отправили ее в дом терпимости за то, что она не родилась мальчиком. Она разлучила меня с Джорджем, и я ненавидела ее за это. Когда она сбежала, я не стала возвращать ее обратно. Мне было приятно сознавать, что она – уличная бродяжка.

Ревилл с возрастающим интересом взглянул на Герцогиню. Стид полностью исписал блокнот и перешел на обложку.

– Я любил тебя, – промямлил Монтегю. Было непонятно, кому он это сказал – то ли образу Эвелин, то ли Гермионе.

Содержательница борделя презрительно повела плечами:

– Не слишком, – возразила она. – Всегда – не слишком.

Глаза Монтегю закатились ко лбу. Он резко опрокинулся навзничь и с глухим стуком растянулся на полу. Оцепенев от неожиданности, уставшие люди могли только смотреть, как его тело трясется и вздрагивает в каком-то приступе.