С высоты его рук Эллисон с блаженным видом оглядывалась вокруг, как королева, обозревающая своих подданных. Склонив голову, Роберт слегка коснулся носом мягких светлых завитков и подумал о том, что даже в таком юном возрасте девочки отличаются от мальчиков. Он качал двух сорванцов Маделин еще во младенчестве и играл с ними, когда они начинали ходить, но они были совсем не такими нежными, как эта малышка на его руках, и ее аромат неуловимо слаще. Его привели в восторг крошечные сандалики на ее ножках и открытое платьице с оборками. Ощущать цепляющиеся за него пухлые ручонки с ямочками было удивительно радостно.

«О, Боже», — подумала Эви. Ее грудь так сжалась, что она едва могла дышать. Ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть отразившееся в ее глазах потрясение. Почему он не мог оказаться неловким с детьми? Почему он так ласково прижимает Эллисон к груди и закрыл глаза, наслаждаясь ее сладким младенческим запахом? Чувство, разраставшееся в ней, было так огромно, что она не могла думать, ничего не могла делать.

До конца своих дней она будет помнить, в какой именно момент влюбилась в Роберта Кэннона.

Эви занялась бестолковой возней с бумагами, хотя не сказала бы, что это за бумаги. Словно издалека она слышала голос Шерри, спрашивающей о путешествии Вирджила по реке, восторженный ответ Вирджила и замечания Роберта. Эви обратила внимание, что его голос звучит все так же спокойно и умиротворяюще. Как могла Шерри усомниться в безопасности прогулки, если полная безмятежность и уверенность Роберта в себе свидетельствовали, что он без показной суеты позаботился о том, чтобы защитить Вирджила от малейшего риска?

«Он делает это намеренно», — осознала Эви, слушая их разговор. Она ощущала необычную отстраненность, прислушиваясь скорее не к самим словам, а к способу их произнесения, к лежащим в их основе чувствам. Роберт мастерски разгадывал людей, а затем со сверхъестественной точностью использовал свой голос и манеры так, чтобы манипулировать собеседниками в соответствии со своими желаниями. Как если бы он был кукловодом, но тянул за нити очень осторожно, и куклы никогда не замечали, что он управляет ими по собственной воле.

И если он манипулировал ими, то манипулировал и ею.

В ушах Эви стоял глухой шум, как перед обмороком. Ей следовало немедленно забыть о глупостях и сосредоточиться на дыхании. Вдохнув, она поняла, что, судя по глубокому облегчению в легких, сделала это первый раз за довольно продолжительное время. Она просто перестала дышать, вероятно, с того момента, когда Роберт потерся лицом о кудряшки Эллисон. Неудивительно, что у нее возникла слабость.

На уровне эмоций она на ощупь искала надежную опору, пока наконец не коснулась чего-то, за что, как она думала, можно удержаться. А теперь ей показалось, что спасительную веревку вырвали у нее из рук, и она снова затерялась, кружась в водовороте. Было ли хоть что-нибудь, из того, что говорил ей Роберт, правдой? Или каждое его слово изощренная манипуляция, задуманная… для чего? Затащить ее в постель? Или его увлекало преследование? Проблема в том, что с тем же успехом он мог быть искренним. Как ей узнать, где правда?

«Получается, не узнать никак», — с горечью подумала Эви. Только время могло бы ей подсказать, стоит ли полагаться на него, можно ли вверить ему сердце. Но Эви сомневалась, что у нее есть время. Роберт говорил, что останется до конца лета, но больше половины лета уже прошло. Он будет здесь еще шесть, может быть, семь недель.

— Эви, — имя прозвучало тихо, произнесенное почти у самого ее уха. Спиной она почувствовала тепло, ощутила запах вспотевшего тела Роберта. Его рука коснулась ее плеча. — Шерри и Вирджил уходят.