— Недоразвита, что ли?

— Да как вы смеете! — грудным голосом возмутилась она и тут же, поняв, что ее провоцируют, сдержанно ответила: — Просто несколько инфантильна, мало сталкивалась с грубыми реалиями нашей жизни. А развита… Весьма и весьма развита моя Ксения.

— Умственно и физически?

— Умственно и физически, — стойко подтвердила она, решив ни за что не поддаваться. — Вы настойчиво пытаетесь добиться того, чтобы я в возмущении вскочила с кресла и навсегда убралась из вашей квартиры, из вашей жизни, из ваших дел, Георгий Петрович. Не пытайтесь. Не добьетесь.

— Вы где живете, Светлана Дмитриевна?

— На Фрунзенской набережной.

— В пентхаузе?

— Вы знаете нас? — настороженно спросила она.

— Нет. Догадался. Вы должны, вы просто обязаны жить в пентхаузе…

— Что вызывает в вас неукротимую классовую ненависть, — за него продолжила фразу Светлана Дмитриевна. Зубки показала.

С плебейским «Ха!» Сырцов улыбнулся нагло, а затем повторил известный афоризм Скотта Фицджеральда:

— «Богатые люди — особые люди». — И от себя добавил: — И к тому же плохие люди.

— Плохие, но богатые. Я — богатая, Георгий Петрович.

— Это ваш муж — богатый, — перебил он.

— Я — богатая, — повторила она, интонацией подчеркнув местоимение «я». — И в моих возможностях заплатить вам много. Очень много.

— Допустим, я согласился. — Сырцов встал с тахты, отошел к балконной двери и, глядя на новое бездействующее здание американского посольства, продолжил монолог: — Быстро и решительно, как доберман-пинчер, беру след, сметая все на пути, выхожу на девочку Ксению, хватаю ее и в наручниках доставляю к любящей мамаше, которая тут же сажает ее на надежную цепь. И счастливы все. Я, которому хорошо заплатили, любящая мамаша, которая получила возможность любоваться на свое дитя, девочка Ксения, которой вернули счастье жить в пентхаузе.

— Вы — романтик. Свободолюбивое дитя вырвалось из опостылевшего ей дома нуворишей, — насмешливо сказала ему в спину Светлана Дмитриевна. — Вырвалась, конечно, вырвалась! А сейчас только упрямство не позволяет ей вернуться домой, упрямство и гордыня. Она ждет не дождется, когда ее найдут и приведут домой. Я знаю ее.

— Это вы себя знаете, — не согласился с ней Сырцов.

— Она такая же, как я.

Он резко развернулся и, глядя ей в глаза, произнес твердое:

— Нет.

— Не говорите «нет»! — прокричала она и вскочила с кресла. — Вы не смеете говорить мне «нет»!

— Это почему же? — искренне удивился он.

— Потому что я вас очень прошу.

— Вы можете найти другого. Есть вполне квалифицированные сыщики.

Теперь она произнесла сакраментальное:

— Нет. Только вы! Вы должны! Вы обязаны!

— Это еще почему? — разозлился Сырцов.

— Потому что я вам верю. Может быть, сейчас вы единственный человек, которому я верю.

— Быстро же вы мне поверили.

— Какое это имеет значение?!

— Светлана Дмитриевна… — аккуратно начал он, но она яростно перебила его, не желая слышать слова отказа:

— Ничего сегодня не говорите, очень вас прошу. Позвоните Роману Суреновичу, посоветуйтесь с ним, спокойно все обдумайте, а завтра утром я позвоню, и вы дадите окончательный ответ.