|
Американец снова начинает чесать левую руку: – Наверное, меня кто-то укусил. – Он пытается отвернуть рукав рубашки, и я наклоняюсь в кресле, стараясь взглянуть на его руку. – Пожалуйста, сидите спокойно. – Пожалуйста, сидите спокойно. Парикмахеры говорят в унисон. Потом смотрят друг на друга и смеются. – Что-то смешное сегодня в воздухе, – замечает один из них, и мы с американцем смотрим друг на друга. Действительно, смешное. – Сэр, пожалуйста, смотрите в зеркало. Американец отворачивается. Мой парикмахер кладет палец мне под подбородок и в очередной раз поворачивает мое лицо к зеркалу. Он протягивает мне мой хвост: – Сувенир. – Мне это не нужно. Я отказываюсь брать у него свои волосы. Каждый дюйм этих волос связан с тем, чего теперь нет. С мыслями, стремлениями, надеждами, желаниями, которых больше не существует. Я хочу начать сначала. С новыми волосами. Он начал придавать прическе форму, и я смотрю, как медленно опускается на пол каждая отрезанная прядь. Голове становится легче. Волосы, которые выросли в тот день, когда мы купили кроватку. Чик. Волосы, которые выросли в тот день, когда мы выбирали краску для детской, бутылочки, слюнявчики и распашонки. Все куплено слишком рано, но мы были так рады… Чик. Волосы, которые выросли в тот день, когда мы выбрали имена. Чик. Волосы, которые выросли в тот день, когда мы рассказали друзьям и близким. Чик. День первого УЗИ. День, когда я узнала, что беременна. День, когда был зачат мой ребенок. Чик. Чик. Чик. Более болезненные свежие воспоминания еще какое-то время останутся в корнях. Мне придется подождать, пока волосы вырастут, чтобы избавиться и от них тоже, и тогда все следы исчезнут, и я буду жить дальше. Я подхожу к кассе, когда американец платит за свою стрижку. – Вам идет, – говорит он, рассматривая меня. Смущаясь, я пытаюсь заправить за ухо волосы, но их нет. Я чувствую себя легче – легкомысленной, радостной до головокружения. – Вам тоже. – Спасибо. Он открывает мне дверь. – Спасибо. – Я выхожу на улицу. – Вы слишком уж вежливы, – говорит он мне. – Спасибо, – улыбаюсь я. – Вы тоже. – Спасибо, – кивает он. Мы смеемся. Разглядываем ожидающие нас такси, будто стоящие в очереди, а потом с любопытством опять смотрим друг на друга. Он странно улыбается. – Первое такси или второе? – спрашивает он. – Мне? Он кивает. – Мой водитель болтает без умолку. Я изучаю оба такси, вижу, как во втором папа наклоняется вперед и разговаривает с водителем. – Первое. Мой папа болтает без умолку. Он переводит взгляд на второе такси, где папа теперь прижимает лицо к стеклу и с недоумением рассматривает меня. – Значит, второе такси, – говорит американец и, пока идет к своему, два раза оборачивается. – Эй! – протестую я, зачарованно глядя на него. Я подплываю к своему такси, и мы одновременно захлопываем двери. Водитель и папа смотрят на меня так, как будто увидели привидение. – Что? – Мое сердце бешено колотится. – Что случилось? Рассказывайте. – Твои волосы! – с чувством произносит папа, на его лице написан ужас. – Ты похожа на мальчика. Глава восьмая Чем ближе такси подъезжает к моему дому в Фисборо, тем сильнее затягивается узел у меня в животе. – Занятно, что тот мужчина тоже попросил таксиста дождаться его, правда, Грейси? – Джойс. Да, занятно, – отвечаю я, нервно покачивая ногой. – Люди теперь так делают, когда стригутся? – Как делают, папа? – Оставляют такси дожидаться их. |
