Но г. Перозио, очевидно, позабыл, что вышел пред публикою в качестве экзаменуемого школьника, и потому все не угомонился: при следующем ответе он опять заявил свое неудовольствие, прибавив, что он, по невозможности защищаться, готов сейчас же признать себя виноватым, только чтоб ему дали защитить его последний пункт. Но на это не согласились противники, и суждение продолжалось, впрочем – увы! – ненадолго… Одна из реплик г. Полетики вызвала громкие рукоплескания и крики «браво!». Тогда г. Полетика, обратившись к противникам, сослался на одобрение публики как на факт, дающий ему право на большее внимание противников к его словам. Заметно, он был даже раздражен тем, что литературные приемы г. Перозио стоят в обсуждении посредников на первом плане, а самое дело – далеко на втором… Вслед за тем и г. Перозио объявил, что он признает себя неправым и более защищаться не желает… Произошло некоторое недоумение… Но тут встал суперарбитр, г. Ламанский, и произнес краткое слово о том, что публика, вопреки предварительным условиям и просьбе его, суперарбитра, не удержалась в должных пределах и громко высказывала свое неодобрение или одобрение. В этом г. Ламанский был, разумеется, совершенно прав, особенно если взять дело опять-таки с ораторской точки зрения. Конечно, крики: «браво!», «нет», «да», рукоплескания, смех и т. п. бывают во всех возможных парламентах; следовательно, вообще говоря, тут еще со стороны русской публики особенного неприличия не было… Но это только вообще… А надо взять дело в частности: надо вспомнить, что ведь зато в парламентах никогда и не обсуждали столь возвышенных вопросов, как в знаменитом заседании 13 декабря. Вопрос об ученых достоинствах статей г. Перозио и г. Смирнова требовал, конечно, от присутствующих гораздо большей дозы благоговения, нежели всевозможные парламентские прения. Другое дело, если б речь шла о низких, материальных предметах – о положении дел Общества пароходства, – ну, тогда публике могло бы быть и повольготней… А с другой стороны, и то надо сказать: где же и ораторы такие бывают, как у нас? Англичан хвалят; да ведь у них зато и предметы-то такие, что всякий может говорить. А заставьте-ка любого из них поговорить – хоть, например, о курсиве; ни один против наших не выйдет… Так и надо это ценить, и благоговейную тишину соблюдать!..

Публика поняла это, по-видимому, очень хорошо.[5 - В рукописи далее шел текст, в котором более резко противопоставлены выступления «посредников» – Н. А. Серно-Соловьевича и В. А. Полетики: «…в первый раз видели мы действие словесного суда не только на подсудимых, но и на самих судей и на всех присутствующих. Каждый из нас видел, что подсудимые излагают свои показания прямо и положительно, без утаек и крючков, столь обычных в нашем письменном судопроизводстве. В самих посредниках мы видели сознание важности их дела и добросовестное стремление прийти к истине. Если г. Серно-Соловьевич ораторствовал о шрифтах и приводил аллегорические доводы, а г. Полетика толковал о таких цифрах отчета, против которых ничего не говорилось в статье г. Перозио, – так это уж происходило от существенной разницы в складе их ума и в самых основных понятиях. Г-ну Полетике не важно было то, оправдаются ли частные фразы статьи г. Перозио: он хотел защитить только существенный смысл его статьи, – то есть, что дела Общества пароходства действительно не соответствуют тому блестящему положению, какое им придано в «Отчете» и «Сравнении».