— Конечно, дорогой, — ответила мать. — Если у нее появится брат, она не будет возражать, что он всегда будет жить в этом доме, как и пять предыдущих поколений Овертонов. К тому же он будет такой же привлекательный, как ты.

Отец тогда рассмеялся.

И хотя Идоне было всего восемь лет, она помнила, как отец обнял и поцеловал маму.

Ей показалось тогда, что комната озарилась солнечным светом. То был свет их счастья.

В голове мелькнула мысль, что не надо бы показывать мистеру Лоусону эту комнату, а после его ухода спрятать кое-какие вещи, чтобы они не попали к маркизу.

Потом Идона сказала себе: она — Овертон, и гордость не позволит ей тащить что-то тайком из дома. Карточный долг — долг чести, и ни один джентльмен не станет уклоняться от него.

Она показала мистеру Лоусону еще две комнаты, которыми они никогда не пользовались, потом проводила его к выходу. На улице поверенный маркиза сел в карету, запряженную парой лошадей. Его сопровождали двое слуг в ливреях, на блестящих пуговицах которых был изображен герб маркиза Роксхэма.

Девушка вздрогнула точно от прикосновения холодной руки, но, взяв себя в руки, спокойно сказала:

— До свидания, мистер Лоусон.

— До свидания, мисс Овертон, — ответил он. — Я хотел бы выразить восхищение вашим мужеством и умением властвовать собой. Жалею, что не оказался для вас гонцом с добрыми вестями.

Глубокая искренность звучала в его голосе. И Идона поняла, что не в его правилах было говорить подобное. В ответ на его слова Идона лишь печально улыбнулась. Слуга закрыл дверцу, и поверенный маркиза Роксхэма отбыл со двора.

Давно затих цокот копыт, а Идона все стояла неподвижно.

Потом она закрыла лицо руками и прошептала:

«О Боже! Что мне теперь делать?..»

Конечно, это оттого, что теперь каждый прожитый день она воспринимала как драгоценность, словно это был последний день в ее жизни.

А по ночам ей не давали уснуть вопросы, на которые она не знала ответа: что решит маркиз, отправит ли в дальнюю деревню, где она никого не знает, разрешит ли остаться в доме?

Все относились к Идоне с почтением и уважением. Когда она ехала по сельской улице, деревенские жители махали ей, выбегали перекинуться словом.

Две недели прошло с тех пор, как мистер Лоусон объявил, что ее дом отныне принадлежит маркизу Роксхэму, как, впрочем, и она сама, и все имущество.

Иногда ей казалось, что это кошмарный сон, который, несомненно, кончится; она откроет глаза и увидит, что все как прежде.

Почти каждую неделю привозили деньги, и Идона чувствовала себя служанкой маркиза, которой, без сомнения, и была в его представлении. Что-то вроде Эдама и его жены или няни.

Хотя никто и не говорил об этом вслух, все в доме не меньше Идоны беспокоились о том, что с ними будет, когда появится новый владелец.

Слуги были очень старые и страшились оказаться в работном доме. Но если новый хозяин их выгонит, то куда им еще деваться?

«Он должен дать Эдаму и его жене домик. Он должен!» — твердила себе Идона.

Но не только супруги оказались без крыши над головой, но и сама Идона с няней. Девушка старалась не думать о том, что их ждет.

Она старалась занять себя и принялась разбирать сперва отцовские вещи, потом вещи матери.

Идона не удивилась, найдя множество записок и писем, которые родители писали друг другу.

Когда отец уезжал на распродажу лошадей, на бега или скачки, он всегда оставлял жене письмецо со словами о том, как он будет считать часы до встречи.

Мать, уходя в деревню или в лес, делала то же самое на случай, если он вернется без нее.

Записки были очень трогательные, и, хотя Идона старалась не читать интимные признания, их просто невозможно было не заметить.