– Но, папочка, это несправедливо! – воскликнула Кит. – Мне почти восемнадцать лет. Многие женщины в этом возрасте уже замужем, имеют детей. Я достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе и своей жизни так, как считаю нужным. Я не хочу возвращаться в Нью-Йорк.

Кит внимательно следила за выражением лица отца в отчаянной попытке обнаружить хотя бы малейшие признаки того, что он понимает ее и поддержит.

– Я знаю об этих слухах, – торопливо возразила она. – Слышала, будто правительство Испании заявляет, что если война разразится, то оно объявит о нейтралитете страны, и я поэтому окажусь здесь в безопасности.

Колт сдвинул брови:

– В какой безопасности? Где ты будешь жить, Кит? Чем будешь заниматься? – Он покачал головой. – Я считаю, вся семья окажется в большей безопасности в Америке, и на этот раз я вынужден согласиться с твоей матерью – настало время уберечь тебя от нездорового влияния.

Откровенно говоря, – продолжил он, и в его серых глазах внезапно вспыхнул гнев, – я и сам расстроился. Мне очень не нравится, что моя дочь участвовала в бое быков. Я разрешал тебе ездить верхом с пастухами, поскольку не усматривал в этом ничего дурного. Но бой быков! Боюсь, на этот раз ты зашла слишком далеко. Впрочем, я, – добавил он невозмутимо, – не хочу обсуждать обвинения Эстебанов, будто ты сорвала день рождения их дочери.

– Это ложь. Давай лучше поговорим обо мне и моей жизни, – медленно произнесла Кит. – Как, например, ты и мама ее планируете? Как я должна себя вести?

Не обратив внимания на прозвучавший в ее словах сарказм, Колт, поджав губы, сказал:

– У меня пока не было времени подумать, Кит. Понимаешь, все случилось неожиданно. Однако у твоей матери сложилось твердое мнение: она считает, что тебя следует первым же пароходом отправить в Нью-Йорк, хотя надо еще утрясти некоторые вопросы. В частности, я должен уйти в отставку с поста в посольстве и до отъезда закончить здесь кое-какие дела.

– А потом?

– Мы вернемся в Нью-Йорк.

– И где мы будем жить?

– До тех пор, пока не найдем подходящий дом, твоя мама хочет снять квартиру в прекрасном месте – на Пятьдесят седьмой улице. В ней четырнадцать комнат и шесть ванных. Роскошные условия…

Кит откинулась на спинку дивана и сложила руки на груди. Уставившись в камин, она сказала с холодной решимостью:

– Я не поеду.

Ее слова не произвели впечатления на Колта.

– Нет, Кит, поедешь. У тебя нет иного выбора.

Кит внезапно вскочила, ее глаза вспыхнули.

– О нет, не поеду! У меня есть деньги, и я могу купить собственное ранчо. Мэрили уезжает в пансион, а Тревис поступит в Уэст-Пойнт. Бабушка может жить со мной. Разве ты возражаешь против этого?

– Прежде всего я хочу, чтобы ты была со мной и с мамой. Во-вторых, у тебя нет денег… Пока я не соглашусь дать их тебе.

– Ты имеешь в виду, пока мама не согласится! – с горячностью возразила Кит. – У меня впечатление, что все решения принимает именно она.

– Не дерзи, Кэтрин.

Кит осеклась. Когда отец обращался к ней «Кэтрин», это значило, что он приблизился к опасной черте и может потерять терпение. А Кит знала, что тогда она ничего не сумеет добиться.

– Прости, папа. Я хотела сказать, что, если бы решение зависело от тебя, ты проявил бы больше понимания.

– Слава Богу, у нас нормальный брак. Мы обладаем равными правами, когда речь идет о вас, детях.

Кит сверкнула фиалковыми глазами:

– Я не ребенок! Вы никак этого не поймете!

Колт вздохнул, подумав, как бы неплохо было выпить сейчас стаканчик бренди.