|
И я думаю, что не хочу продолжать свой путь в одиночестве. Я хочу иметь семью, детей. Понимаешь, еще не слишком поздно. — Конечно же нет. Мужчина в пятьдесят и шестьдесят… Он махнул рукой: — Знаю я все это, но дело в том, не слишком ли поздно для настоящего брака, такого, когда любовные утехи стареют и седеют вместе, чтобы потом быть вполне созвучными. — Ну, я же говорила, ты — последний из джентльменов и романтичен до штиблет. — Если я такой мировой тип, почему же ты отказываешься от меня? — А я и не отказываюсь, — запротестовала Анна. — Для меня это так прозвучало, — проговорил он, встретившись с ней глазами. — Но тебе нужна молодая женщина, которая даст тебе всех этих детей, если ты их хочешь. У него опустились уголки рта. — О, если бы у меня была такая жажда произвести на свет маленьких Ромоли, полагаю, я сделал бы это раньше, вместо того чтобы плодить рестораны. Или лучше я стал бы дедушкой, к которому, как ты знаешь, родители отправляют внучат. — Чтобы стать дедушкой, сначала надо стать отцом, — возразила она. — Или жениться на ком-нибудь, у кого уже есть ребенок, достаточно взрослый, чтобы быть отцом. — Ты это не серьезно, — проговорила Анна, колеблясь между кислым юмором и благодарностью. — Ну вот, опять! Послушай меня внимательно. Ты роскошная, желанная женщина, и часы, которые мы провели вместе за эти несколько последних дней, восхитительны. Они значат больше, чем я могу сказать. Любовь — слово, которого я избегаю, но я знаю, что способен любить тебя почти без всякого поощрения. Она притворно засмеялась, прикрывая одновременно глаза ресницами. — Я ведь сама напросилась к тебе на этот уик-энд, разве ты не помнишь? — Только потому, что я не смел пригласить тебя, не мог подумать, что ты это допускаешь. В первый раз после того, как они покинули Новый Орлеан, Анна была вполне уверена, что целиком завладела вниманием Данта. — Как ты хорош для моего эго, среди всего прочего. — Это вовсе не входит в мои намерения. — Нет? — Мои намерения выяснить, можешь ли ты пожелать больше чем уик-энд с седеющим итальянцем средних лет и слишком длинными любовными руками. — Какая седина? Одна-две сединки. Что же до любовных рук, ты выглядишь как пропорциональная греческая статуя, и я полагаю, ты это знаешь. Затем она посмотрела на него, всем своим существом ожидая ответа. Слишком скоро зашел разговор о любви или. по крайней мере, слишком быстро для нее, чтобы поверить в это. Однако она хотела этого и хотела сильнее, чем чего-либо за долгое время. Он встретил ее нежный светло-карий взгляд, видя там тепло и опасение, и в его темных глазах зародилась улыбка. С совершенным тактом он следовал ее подсказкам. Он запустил руку под простыню, покрывавшую ее ниже талии, и с нежной легкостью стал поглаживать чувствительную внутреннюю поверхность бедер. — Хорошо, будь по-твоему, — проговорил он с притворным вздохом. — Я Адонис, принц, совершенство среди мужчин. Я так обезумел от твоего тела, что, если ты снова оставишь меня с такой святостью, я не отвечаю за последствия. Есть ли во мне что-нибудь, что ты хотела бы переделать по-своему? — Хорошо, раз уже ты упомянул это… — Да? — спросил он, воплощая надежду. — Ну… — Только скажи мне, что ты хочешь. Оказывается, открыла для себя Анна, бывают времена, когда экстаз обретает голос, не теряя при этом своей прелести.
|
