Но в этот утренний час Андре, который в Англии перепробовал чуть не все спортивные занятия, популярные среди студентов, заставлял себя держать высокий темп.

Он старался переменить ход мыслей.

«Интересно, что сейчас делает моя мать? Что бы она ни делала, она волнуется за единственного сына, уехавшего в страшную, неведомую страну».

Дома Андре предпочитал не распространяться об истинной цели своего путешествия. Он туманно рассуждал о богатых возможностях благодатной страны. По его словам, выходило так, что он отправляется на Гаити не на розыски клада, который мог чудом уцелеть после того, как дядино имение было разграблено, а семья Филиппа де Вилларе — уничтожена, а скорее, чтобы устроить собственную судьбу — обосноваться на новом месте и, если удастся, разыскать дядю, который, вполне возможно, жив, но утратил с ними связь, и быстро сколотить хоть небольшое состояние.

К счастью, пожилая дама не читала газет и мало интересовалась политикой. Андре с воодушевлением рассказывал ей про чудесный климат Гаити, давая понять, что жизнь там — легкая и спокойная. Если там и были какие-то волнения среди местного населения, то они давно прекратились, и жизнь потекла, как прежде.

И мать не сомневалась в истинности его слов. Ей была свойственна счастливая способность верить в хорошее, пусть даже вопреки фактам.

Предприятие Андре сулило ему если не богатство, то хотя бы обеспеченное существование, а следовательно, благополучный брак, появление наследников, продолжение рода, а ей как матери — спокойную старость в семье сына.

В последний год мать все чаще говорила о том, как ей хочется, чтобы у нее появилась невестка, как она жаждет нянчить внуков. Интересно, какое впечатление произвела бы на нее Девоте?

«Сестра Девоте, — поправил себя Андре. — Сестра Девоте, монахиня, мулатка, встреченная мною случайно. Совершенно исключено, что мать когда-нибудь увидит ее. Было бы лучше не встречаться с ней и мне самому».

Нет, лучше подумать о другой женщине. Оркис… Он на удивление быстро излечился от сладострастных чар этой коварной женщины.

Если в первые дни после их свидания Андре был вынужден усилием воли изгонять из памяти ее образ, то теперь ее экзотическая притягательность поблекла в его сознании сама собой. Оркис красива, нет слов, но ему больше по душе одухотворенная, возвышенная красота, воплощением которой стала для него сестра Девоте…

Сравнение прекрасной монахини с этой дьявольски порочной женщиной показалось Андре почти святотатственным.

Стараясь выкинуть из памяти Оркис, Андре вдруг подумал о таинственной веревке, странным образом появившейся в имении накануне его приезда.

Либо это чья-то неуместная шутка — впрочем, в этих местах едва ли кто станет шутить с вуду, — либо действительно символ черной магии. В первом случае бояться веревки нечего, во втором — белая магия оказалась действенной, поборов Педро уанга, а следовательно, опасность для Андре миновала. Как бы там ни было, ничего дурного с ним пока не случилось.

Незаметно для себя Андре пошел медленнее. Он целиком погрузился в свои мысли и машинально двигался к знакомой полянке.

Вдруг он словно очнулся, услышал птичье многоголосье, жужжание множества насекомых, которые своими размерами значительно превосходили европейских. Воздух был полон благоухания апельсиновых деревьев.

А поскольку в представлении любого европейца их запах связан с венчанием, Андре спросил себя, настанет ли время, когда и он поведет невесту к алтарю.

Все зависело от успеха его предприятия. Если ему не удастся найти клад, он останется холостяком. Безденежье станет на его пути не меньшим препятствием, чем монашеский обет, с той разницей, что в монастырь уходят по своей воле, а бедность не выбирают.