Изменить размер шрифта - +

— И что?

Она улыбается через плечо.

— Отличная шубка, как по-твоему?

— Прекрасная, мама. То есть если ты, конечно, не возражаешь против убийства норок.

— Так я наказала Аннабет.

— Погоди-ка. Так это была ее шубка?

Мама подмигивает.

— О Господи, ты украла у нее соболью шубу.

— Я не крала. Аннабет оставила ее на складе много лет назад, даже не позаботившись заплатить. Я ее просто выкупила. И шуба вовсе не соболья, она норковая. Соболий у нее только воротник.

Я хихикаю, проникнувшись уважением к маминой отваге. Это женщина, которая никогда не смела заявить о своей власти и долгие годы старалась, чтобы другие были сыты, согреты и довольны. Ее жизнь — постоянное исполнение чужих желаний: специальные подушки, если у девочек аллергия на пух, уроки игры на скрипке, если они выказывали музыкальные наклонности, полная корзина шоколадных булочек, подарочный сертификат, букет розовых и желтых маргариток… Я впервые услышала о том, что мама что-то сделала для себя.

— Погоди-ка. А папа не заметил, что ты носишь шубу его бывшей жены?

— Нет. — Мама выключает свет и поднимается вместе со мной наверх. — Как ни смешно — не заметил. Наверное, он помнил, что покупал кому-то норковую шубу, но забыл, кому именно.

Когда мама укрывает меня одеялом, я вздыхаю:

— По-моему, у меня еще не было такого приятного вечера с тех пор, как умерла Изабель.

Мама целует меня в лоб.

— Детка, если ты пришлешь мне ее фотографию, я буду очень рада.

Я сворачиваюсь под теплым одеялом и упираюсь пальцами ног в матрас. Чтобы отвлечь маму от разговоров о фотографии, которую я пока не могу ей дать, рассказываю о Марше памяти.

— Минди попросила меня пойти с ней, а потом забеременела.

— Хм… — Мама отводит волосы с моего лица.

— Я так рада, что мне не придется туда идти.

— Правда?

— Просто глупо. Ходить по парку в сумерках вместе с другими людьми, у которых умерли дети. Это нелепо.

— Почему, Эмилия? Тебе не кажется, что это приятно — быть в обществе людей, которые понимают твои страдания?

— Групповые тренинги никому не помогают.

— Но это не групповой тренинг. Ты просто будешь гулять в парке с другими женщинами. Своего рода память об Изабель. По-моему, хорошая идея.

Я закрываю глаза. Наверное, мама знает, что, невзирая на мой напускной цинизм, идея мне тоже нравится. Гулять по парку вместе с людьми, которым не нужны ни объяснения, ни извинения. С женщинами, которые опустошены точно так же. Идти по холодному парку, под темным зимним небом, под ветвями на фоне серых облаков. Называть имя Изабель среди прочих имен. Это действительно приятно. Это может помочь.

— Если я решу туда пойти, ты составишь мне компанию?

— А бабушкам тоже можно?

— Думаю, всякий может прийти.

— Я охотно пойду с тобой. Это честь для меня.

— Если я все-таки решусь.

— Да. Если ты решишься.

 

Глава 20

 

Утром я звоню Джеку на мобильник. Они с Уильямом идут по Восемьдесят первой улице к Амстердам-авеню. Они собираются встретиться за ленчем в «Сарабет» со Скоттом и Айви. Это друзья Каролины и Джека. Когда мы попытались наладить с ними контакт, получилось черт знает что. За ужином Айви минимум десять раз заставила меня повторить мой возраст. Спросила, в каком году я окончила школу, когда поступила в Гарвард, голосовала ли за первого президента Буша, смотрела ли первый сезон «Лаверн и Ширли». Айви и Скотт обменивались многозначительными взглядами в ответ на слова, которые казались мне абсолютно невинными.

Быстрый переход