Он болтает ложкой в миске с шербетом — обезжиренным, безлактозным. Уильям, если верить Каролине, не переносит лактозу. Он пьет соевое молоко и ест специальное мороженое.
— Да, — рассеянно отвечаю я.
— Папа моего друга Бейли продает всякие вещи на интернет-аукционе «И-Бэй».
— Хм.
— Бейли говорит, его папа берет всякие старые вещи и продает на «И-Бэй». Ну, все, что им не нужно. Старый велосипед или папины лыжи.
Я киваю, хотя почти не слушаю.
— Эмилия.
— Да, Уильям?
— Папа Бейли получает много денег на «И-Бэй». Очень много.
— Я за него рада.
— Ты когда-нибудь заходила на «И-Бэй»?
Я вздыхаю.
— Нет.
— А почему?
— Может быть, лучше просто попросить папу Бейли? Наверняка он не откажется продать старые лыжи, если они мне понадобятся.
Уильям хмурится.
— Нет, нет. Почему бы тебе самой не продать что-нибудь? Чтобы получить деньги, как папа Бейли. Разве у тебя нет старых вещей?
— Мы можем продать лыжи твоего папы. Или хотя бы одну. Как тебе это? Одна лыжа. Почти новая. И одна палка.
Уильям качает головой:
— Это глупо. Никому не нужна одна лыжа. Надо продать вещи ребенка.
Я молчу. Сижу за столом и стискиваю чашку с кофе так сильно, что она вот-вот треснет у меня в руках.
— Можно продать кроватку, — продолжает Уильям. — Кроватка стоит тысячу триста одиннадцать долларов.
Уильяму нравится знать, сколько стоят вещи.
— Если мы продадим ее на «И-Бэй», то получим две тысячи долларов. Или даже десять тысяч.
— Нет, не получим, — отвечаю я.
— Но это же «И-Бэй», — терпеливо объясняет Уильям. — Ты предлагаешь вещи, которые тебе не нужны, и получаешь за них много денег.
Я разглядываю его макушку. У мальчика светло-каштановые волосы, как у Каролины. Но если у матери они, сверхъестественно сияя, свисают до плеч — прямые, гладкие, никаких секущихся кончиков, — то Уильям вечно лохмат, с одной стороны волосы стоят дыбом, с другой лежат ровно. Волосы тонкие, между прядками просвечивает желтоватая кожа. У Уильяма, по словам Джека (точнее, Каролины), грудничковый дерматит, и нам приходится каждый вечер втирать ему в голову детский лосьон и причесывать его сначала щеткой, а потом гребнем, чтобы убрать отшелушившуюся кожу. Когда Джек об этом заговаривает, мне приходится стискивать зубы, иначе я непременно скажу, что мальчик уже слишком велик для грудничкового дерматита, у него всего лишь перхоть.
— Нельзя получить десять тысяч долларов за детскую кроватку, — говорю я.
— Можно продать еще и коляску. Спорим, за нее дадут пять тысяч.
— Уильям, «И-Бэй» — это не волшебство. Люди предлагают деньги за то, что им действительно нужно. Никто не даст пять тысяч долларов за… коляску, если можно купить новую всего за восемьсот. — Челюсть у меня так напряжена, что начинает болеть за ушами. Под черепом будто стягивается узел. — Наверное, ты не так понял папу Бейли. Или сам Бейли чего-то не понял.
Уильям хмурится.
— Ты даже не знаешь Бейли. И его папу.
— Я не хочу говорить о продаже детских вещей, Уильям.
— Но для этого и существует «И-Бэй». Нужно продавать вещи, которые тебе не нужны. Тебе не нужны коляска, детская одежда, подгузники. И та дурацкая кукла, которая лежит в коробке. Продай Саманту на «И-Бэй».
Это уже слишком.
— Замолчи, Уильям. |