– Почему? – тотчас отозвалась Амеана, на что Мелисс невозмутимо отвечал:

– Так ведь все равно неизвестно, кто его отец. Хотя ты можешь поступить согласно обычаю и дать ему родовое имя того человека, который отпустил тебя на свободу!

– Ни за что! – воскликнула Амеана и нахмурилась.

Мелисс приходил раз или два в неделю и с возрастающей тревогой наблюдал, как она хорошеет. Амеана начала вставать с постели и, хотя молоко бежало из ее груди, отчего одежда промокала насквозь, упорно не желала кормить ребенка. Наконец она туго перевязала верхнюю часть туловища и ходила, морщась от боли. Она надеялась окончательно поправиться к началу лета и просила Мелисса подыскать ей другое жилье. Однажды, когда гречанка вновь заговорила об этом, он нерешительно произнес:

– Я подумал… возможно, тебе не стоит возвращаться к прежнему? Сиди дома с ребенком, как другие женщины, – я стану давать тебе деньги.

Амеана резко повернула к нему побледневшее лицо.

– И удовлетворять твои прихоти?! Быть игрушкой в твоих руках?! А когда тебе что-то не понравится, ты станешь меня бить? Хватит того, что ты навязал мне этого… этого…

И тут Мелисс снова ударил ее. Амеана закричала сквозь слезы:

– Убирайся прочь! В тебе нет ничего, кроме животной похоти и злобы!

– Рано или поздно я приду и убью тебя, – спокойно произнес он и ушел с твердым намерением никогда не возвращаться к этой женщине.

ГЛАВА IX

За семнадцать дней до календ априлия 711 года от основания Рима (17 марта 45 года до н. э.) произошла знаменитая битва при Мунде, во время которой цезарианцы одержали решающую победу над силами Помпея. Вскоре после возвращения из Испании Цезарь отпраздновал свой пятый триумф. Он дал два невиданно щедрых угощения народу: на берегах Тибра и Марсовом поле было установлено множество столов, накрытых различными кушаньями и напитками, там же устраивались представления и игры. В свою очередь римляне окружили Цезаря невиданными почестями: его статуи воздвигались среди изображений царей на Капитолии, ему даровался титул освободителя и отца отечества.

Хотя за рядами обильно уставленных яствами столов в основном сидели плебеи, среди них можно было увидеть переодетых в простые одежды патрициев из числа тех, кто не чуждался народного веселья, а также склонных к легкомысленному времяпрепровождению, и немало вольноотпущенников и рабов, не принимавших во внимание, что вообще-то угощение было устроено для свободнорожденных.

Потому неудивительно, что две молодые рабыни из числа прислужниц Ливий попросили у хозяйки позволения присутствовать на празднике. Ливия охотно отпустила их и буквально вытолкала за ворота Тарсию, приказав ей пойти вместе с девушками и как следует развлечься.

Рабыни надели чистые туники, красивые пояса, нацепили дешевые украшения. Девушки попросили Тарсию причесать их, и она старательно уложила им волосы. Себе сделала греческую прическу, перевив ее синей лентой. В довершении этого две другие рабыни украсили головы венками из сорванных в саду цветов.

Извилистые улочки близ Форума были полны народа – шумные толпы двигались неведомо откуда и куда, до отказа заполняя тесное пространство, так что временами можно было продвигаться вперед, лишь вплотную прижавшись к стенам домов. Слышались беспорядочные неистовые крики веселья и восторга, перемежавшиеся воплями «Слава Цезарю!». То тут, то там давали представления фокусники, шуты и мимы, звучали флейты и кифары, на каждом шагу торговали всякой всячиной – пирожками, колбасами, фруктами, вином.

– Похоже на Сатурналии, – сказала одна из спутниц Тарсии, Луцилия. – Вы не находите?

– Да, – ответила другая, тогда как Тарсия призналась, с любопытством глядя вокруг:

– Я еще не была ни на одном празднике.