— Да, я в курсе. Я подумала, что, может, ты забыла.

— Бога не существует, — объявила она. — Некому жаловаться, некого винить. Наши собственные души единственно бессмертны.

— Души и роботы.

— Бессмертность робота ограничена временем, в течение которого они способны избегать ликвидации.

Я съеживалась внутри, когда она называла Верлиса «оно». Это безрассудно, но я не смогла сдержать спазм. Теперь, когда она произнесла «ликвидация», что-то будто пробило дыру в моем животе, и мне пришлось отвернуться, чтобы спрятать ее. А в это время внутри меня, в образовавшейся пустоте, Ненабовь и Любисть толкались, скручивались и выли.

— Хочешь чашку чая? — спросила я. — Кухонные шкафы ломятся, как ты наверняка знаешь. Я могу предложить Эрл Перл, настоящий Ассам, Ассамитт с имбирем, морозную мяту…

— Ты когда-нибудь, — перебила Деметра тусклым и ровным голосом, — интересовалась своей матерью?

Я задержалась в дверном проеме кухни.

— Нет.

— Возможно, тебе стоило бы. Хотя представляю, что тебе, подброшенной в эту ужасающую Секту на Вавилонском Бульваре, не хватало времени для размышлений о чем-то, помимо очередной молитвы и побоев.

В ее словах звучала радость. Я могла уловить это сквозь бетон ее голоса.

Я хотела сказать: «Ок, ты про меня разузнала в каких-то целях. Это обычное мозгоебство. Можно мне рассчитаться с тобой, рассказав, что это Глая сыграла Джейн для тебя, а ты не сообразила? Или ты уже знаешь?»

Она сказала:

— Твоя мать была достаточно безмозглой молодой женщиной, которая пробилась благодаря комбинации проституции и удачи. Однажды удача ее покинула. Ей пришлось лечь в клинику, потому что она подцепила весьма серьезную и редкую для современного общества венерическую болезнь. Лечение существует. Но лечение стоит денег. Что она могла продать? Ну, очевидно, не свой обычный товар. Но клиника, в которую она попала, имела связи с корпорацией, проводившей изыскания по одному специфическому проекту. Они нуждались в лабораторных крысах и были убедительны.

Я стояла, окаменев. Уперлась взглядом во что-то ярко-синее на кухне, возможно, кружку.

Деметра сделала паузу. Она разматывала клубок, нить которого вела через Лабиринт, но не из него, а прямо к чудовищу, что таилось в глубине.

Затем продолжила:

— И твоя мать согласилась. Что ж, выбор ее, боюсь, был невелик. И IVF к тому времени была уже почти безболезненна. Думаю, мне не нужно называть тебе ее имя.

— Я знаю ее имя, — слова сами собой произнеслись. Я не собиралась отвечать, и не думала, что смогу.

— Да, тебе сказали, разве нет, когда ты ходила на опознание тела. Лорен — так звали твою мать. Как это трогательно, что ты переименовала себя в ее честь. Тебе было пятнадцать, мне кажется. И когда ты выходила из морга, ты оступилась на лестнице и падала три пролета. Весьма опасное происшествие. Но ты отделалась несколькими синяками. И ничего более. И к тебе были добры, правда? — Она снова остановилась, выказывая внимание.

— Да, — сказала я невыразительно.

— Это хорошо. Но тебе были рады помочь. Они потеряли твой след до того дня. О Вавилонском Бульваре они знали, хотя твоя мать и грезила, будто в Секте ни тебя, ни ее не отследят. Разумеется, это ничего не изменило. Корпорация вела соответствующее наблюдение за тобой на протяжении нескольких лет, и за твоей матерью до ее смерти от, мне грустно это говорить тебе, передозировки каким-то нелегальным наркотиком.

— Это мне тоже известно.

— Да, Лорен. Ты, однако, оказалась более ловкой… или более непредсказуемой.