Нет, мне не подобрать нужных слов. Не существует слов для этого акта с ним.

Найдется ли во всей земле такое место, где существуют слова, способные правдиво описать это? Не секс, не трах, не перепих или сношение или коитус. Нет, не занятие любовью, почти ложный акцент на то, что не всегда проявляется в момент, даже если любви есть место.

Отыщите мне слово. Красивое и дикое слово, которое заставило бы волосы встать дыбом на затылке, кровь — превратиться в звезды, кости — растаять, атомы — расцвести. Есть такое слово? Нет? Тогда, по примеру книг времен минувших, в которых всегда пропускали самые основные, «уродливые» слова, я обращусь к этому приему: Мы ___. Вот, чем мы занимались. Мы ___.

Мне казалось, что это может никогда не кончиться. Этому не было конца, и едва ли было начало. Оно все еще продолжается, даже сейчас. Даже в этот момент, пока я записываю, моя рука подрагивает от каждой просто описываемой эмоции, любви, удовольствия или секса, даже сейчас это не прекращается. Это ___, что мы делали, он и я, вместе на сине-зеленых, поблескивающих отсветами свеч гладких простынях, где-то над улицей, чье название я изменила.

И вот была ночь; возвращаясь толи из сна, толи из транса, я видела его, лежащего рядом, серебряного льва с гривой темноты во тьме, ведь обе свечи, как и многие другие вещи, к тому времени были уже израсходованы, и я шептала.

— Сильвер… — сказала я.

— Лорен, не зови меня так. Его нет. Осознай, что я другой.

— Сильвер Верлис, Серебряный Верлис, — ответила я. — Прилагательное, не имя.

На его плече я погрузилась в сон. Он обнимал меня.

Да, лишь единожды, ведь это акт ___.

Единожды и навеки. Продолжение к будущему.

— 3 —

После происшествия с поездом мне не запомнился ни один сон. Но в ту ночь я видела один, который не забыла. Казалось, он длился четыре часа. Он был удивительно ясным и не бестолковым, какими обыкновенно бывают сны. Создавалось полное ощущение реальности происходящего, меня переполняли сожаления, беспокойный страх и… печаль. Однако во сне я забыла все, что он говорил о Джейн, о том, как ему придется с ней встретиться. Началось все с этой его одежды.

Все вокруг озарял утренний свет, а он снова одевался, облачался в бледную рубашку, темные брюки и ботинки, и я спросила:

— Как ты это делаешь? То есть, если ты заставляешь одежду появиться из тебя самого, то как же ты можешь… снять ее… и потом снова одеть?

Он ответил:

— Я могу попросить фирму отправить тебе их руководство по использованию.

— Ты не объяснишь.

— Смотри.

Он подошел ко мне и, в неверном свете сумерек, протянул руку. У меня на глазах кольцо образовалось на одном из его пальцев. Оно тотчас стало твердым, чистого серебра, с плоским бледным камнем бирюзы посередине. Я не разглядела, как это произошло. Но вот оно было. Он снял кольцо и сказал:

— А теперь я подправлю размер под тебя.

Он сделал что-то, и металл — все еще свежий, как извлеченное из печи его тела металлическое тесто — сжался, и Верлис надел кольцо на средний палец моей правой руки.

— Оно не просуществует долго, — предупредил он, — вдали от меня. Только около 24 часов.

И здесь, в тисках технологии, за пределами того, во что я действительно искренне верила, все, что я подумала во сне, было: «Он имеет в виду и все, что есть между нами. Двадцать четыре часа, и все кончено». Будто в сказке — волшебное, леприконово золото, — из тех, что испаряются в полночь, или исчезают в лучах солнца.