— В шесть где-то, — Вова с сожалением глянул на часы. — Не надейся уснуть вечером раньше, чем я поиграюсь с моими новыми игрушками!

Настя усмехнулась его шаловливому тону и показала язык:

— Играйся, потом твой бэбик с ними будет играться и тебе фиг даст!

— Это мы еще посмотрим! — самоуверенно пообещал Вова.

К шести часам всё было готово. Настя накрыла стол в зале, выставив парадные тарелки из «прошложизненного» сервиза, одолжила бокалы для шампанского у тёти Веры и причудливо сложила бумажные салфетки по модели из журнала. Отбивные, издавая упоительный запах, доходили в духовке, салаты пропитывались майонезом в холодильнике, шампанское и водка запотевали в морозилке.

А Настю охватила нервная дрожь. Она никогда не видела родителей Вити, которые переехали на Камчатку незадолго до её знакомства с их сыном. Поэтому и не знала, что такое иметь свёкра и свекровь.

Когда раздался звонок в дверь, она вздрогнула и жалобно посмотрела на Вову. Тот протянул ей руку:

— Пошли уж, не смотри на меня взглядом осужденной на расстрел!

Она глубоко вздохнула, вцепилась в его ладонь и вдруг ужаснулась:

— Тапочки!

— Какие тапочки? — опешил Вова, обнимая её за плечи.

— У нас нету тапочек для твоих родителей…

Она произнесла это с таким трепетом, словно от наличия тапочек зависило её будущее с Вовой. Словно, узнав об отсутствии сменной обуви, свёкр начнёт оскорблять её, а свекровь демонстративно повернётся и уйдёт.

Вова ничего не сказал, только повертел пальцем у виска, и потянул Настю в коридор.

Вовины родители оказались совсем не такими, как она их себе представляла. Не старая ещё женщина с гладким полным лицом, с весёлыми тёмными глазами, никаких вышедших из моды бабьих юбок и кофт на пуговичках. Она была в джинсах и обтягивающей кожаной куртке до бедра и при этом нисколько не стеснялась своего, явно лишнего, веса. Вовин отец был худой и сутулый, из-за высокого роста, с пышными усами «а ля Будённый» и уже знакомыми серыми, чуть раскосыми глазами, которые, видимо, проявлялись в каждом поколении. Он тоже носил джинсы, и куртка была простяцкая, типа модных недавно пиджаков. Он протянул Вове руку, внимательно оглядел Настю и сказал:

— Ну здрасьте, — и практически без перехода бросил сыну: — Слушай, посмотрим потом свечи, заводится через раз, скотина, а Иркин муж уж такой безрукий!

— Посмотрим, бать, знакомьтесь, это Настя, — угорая со смеху, ответил Вова.

Его мама быстро взяла ситуацию в руки — ей хватило одного взгляда, чтобы заметить Настино состояние, — шагнула к ней, обнимая, и звучно чмокнула в щёку:

— Ну вот и познакомились, здрасьте! Ой, что ж ты бледненькая такая? А мы вам смородинового сока привезли, сама давила, из своей смородины, без никакой химии, всё на говне, как раз и тебе румянца прибавит и маленькому полезно!

Настя смутилась до слёз, и Вовина мама, быстро потрепав её по плечу, сунула в руки две торбы:

— Давай-ка показывай, где у тебя кухня-то, там вкусняшки деткам, и чайку заварим крепкого, как батька любит, а то он непьющий, чё он на нас смотреть будет с сухим горлом…

Настя беспомощно взглянула на Вову, но тот махнул ей рукой, мол, ваши женские дела, и она позволила увлечь себя на кухню. Там свекровь, не переставая говорить, начала выкладывать из пакетов бесконечные баночки, пакетики и свёртки:

— Ну, значит, ты Настя, а я Катерина, без «Е», как в «Москва слезам не верит», ну а ты меня зови, как хочешь, — Катерина, Катя, мама или всё вместе! — она засмеялась своей шутке.