В этот миг Марийяка окружила компания веселящихся придворных, которые отплясывали нечто вроде фарандолы. Среди них был и герцог Анжуйский — хохочущий, со сбившимся набок кружевным воротником.

— Сударь, отчего же вы не танцуете? — обратился герцог Анжуйский к Марийяку.

«Мой брат, Боже, ведь герцог — мой брат!» — пронеслось в голове у Деодата.

И он искренне и открыто улыбнулся Генриху.

— Господа гугеноты, извольте развлекаться! — крикнул герцог Анжуйский.

— Поверьте, монсеньор, — проговорил Марийяк, — никогда в жизни не видел я более замечательного праздника!

— Отлично! Хотя бы вы, граф, кажется, всем довольны.

Придворные попытались увлечь Марийяка за собой. Юноша почувствовал, что католические сеньоры хотят выставить его на посмешище. Деодат вспыхнул, резко вырвался из назойливых объятий и поспешил уйти. А разгоряченная свита Генриха Анжуйского, лавируя в толпе гостей, с громким хохотом умчалась в противоположный конец зала.

Только тут граф заметил, что веселятся в Лувре весьма странно.

Католические вельможи, разбившись на группки в пять-шесть человек, высматривали одного гугенота и обступали его плотным кольцом. Делая вид, что стремятся поднять гостю настроение, они осыпали его злыми шутками, но не утрачивали при этом показного добродушия.

В одном зале группа приближенных герцога де Гиза наседала на Генриха Наваррского; его пихали, перекидывая, будто мячик, от одного щеголя к другому, однако умный Беарнец, хоть и побелел от гнева, но заливался веселым хохотом. В соседнем зале стряхивал с себя дюжину католиков принц Конде. Он был менее хладнокровным, чем король Генрих, и отвечал на резкость резкостью, отбрасывая от себя обидчиков. Торжество постепенно переходило в потасовку. Но гугеноты все еще пытались не обращать внимания на издевки и держались очень спокойно, что лишь распаляло дворян-католиков, которые старались перещеголять друг друга в язвительном остроумии.

Вдруг в зал впорхнуло несколько десятков обворожительных молодых женщин. Только что кончился балет на мифологические темы, в котором эти дивные существа выступали в ролях нимф. Они замелькали среди приглашенных, держась за руки; юные тела были лишь чуть-чуть прикрыты воздушными одеяниями, которые не могли утаить ни одного соблазна. Очи этих чаровниц блестели, полуоткрытые уста навевали мысли о поцелуях.

— Летучий отряд королевы Екатерины! — вскричал де Гиз. — Вот теперь начнется настоящее веселье!

Весть о том, что Гиз желает поразвлечься, быстро разнеслась по всем залам. Понтюс де Тиар глубокомысленно заметил, что отряду надлежит гарцевать верхом, и первым воплотил свою идею в жизнь, подхватив одну из прелестниц и посадив ее себе на плечи. И тут же все гости будто лишились рассудка и принялись водружать женщин на мужские спины. Однако удивительная вещь: кроме католика Понтюса де Тиара, все прочие дворяне, угодившие «под седло», были гугенотами. Да, именно так: католики закинули нимф на плечи протестантам, те остолбенели от неожиданности, но все еще пытались притворяться веселыми. А злой забаве не было видно конца: католическая знать, сделав из гугенотов лошадей, водила их по залам за руки, точно за поводья. Около пятидесяти вакханок взгромоздилось на шеи протестантов, и невиданная процессия закружила по двору под взрывы смеха и громогласное «Виват!». Герцог де Гиз бежал перед этой невообразимой кавалькадой и вопил:

— Расступитесь! Дорогу кентаврам! Слава содружеству вер и тел!

А всадницы-нимфы, распутные и обольстительные особы самого благородного происхождения, голыми ногами лупили своих «скакунов». Полураздетые, с разметавшимися волосами, они махали руками, визжали и ликовали.