— Ступай же, мой милый, — напутствовал его на крыльце дядя. — Помни: ты получил мое благословение.

— Я бы предпочел получить небольшой задаток, дядя… ну хотя бы пару экю, — заныл Жилло.

Жиль сердито насупился, однако несколько монет с неохотой выдал. И все же дядя очень сомневался в наличии у племянника хотя бы зачатков ума, потому старик мрачно пробормотал:

— Ох, не сумеешь ты проникнуть во дворец Монморанси!

— Сумею, дядюшка! У меня есть ключ от его дверей!

— Какой такой ключ?

— А мои отрезанные уши!

И предоставив дяде разгадывать эту загадку, юный негодяй важно зашагал прочь.

Вскоре Жилло оказался во дворце Монморанси, и первым, с кем он там столкнулся, был Пардальян-старший, заглянувший зачем-то в привратницкую.

Читателю небезынтересно будет узнать, что особняки знатных сеньоров мало чем отличались в ту эпоху от настоящих крепостей. Двести вельмож в Париже имели собственные гарнизоны; у них были свои рейтары или солдаты-швейцарцы. Кроме того, почти в каждом дворце проживали приближенные хозяина, его соратники и друзья. Они всюду следовали за своим покровителем: и на балы, и на поля сражений.

Свой гарнизон был и у герцога де Монморанси — так же, как у Данвиля, Гиза и Буйона; любой из этих вельмож мог выдержать в своем доме длительную осаду.

Так что старый Пардальян легко освоился в особняке маршала де Монморанси. Хотя формально ветеран не состоял у герцога на службе, бывалый солдат скоро стал душой маленького дворцового войска.

Как-то маршал сказал ему:

— Господин де Пардальян, возьмите на себя командование моими людьми. Уверен, в этом случае дом Монморанси невозможно будет взять ни штурмом, ни осадой.

— Согласен, монсеньор, — ответил старый задира. — Клянусь, что скорее погибну под руинами дворца, чем сдам его противнику.

Об этом обещании Пардальяна-старшего мы еще вспомним.

Вернемся, однако, к нашему другу Жилло.

Поговорив с ним, ветеран сразу повел парня в свою комнату.

Очутившись там с Жилло с глазу на глаз, Пардальян-старший устроился верхом на стуле, вытянул свои длинные ноги, оперся локтями о высокую деревянную спинку и начал внимательно рассматривать Жилло. Тот постарался придать своей физиономии выражение смиренной честности.

— Значит, ты пришел сюда, чтобы быть нам полезным? — осведомился Пардальян.

— Именно так, сударь.

— Отлично, Жилло. Поглядим, на что ты способен. Однако сразу хочу тебе сказать…

— Я весь внимание, сударь!

— Если у меня появится хоть малейший повод усомниться в тебе, если я обнаружу, что ты тут что-то вынюхиваешь, то уж тогда!..

— Что тогда, сударь?

— Я отсеку тебе язык!

Жилло на мгновение застыл, оценивая открывшиеся перспективы. Хорошенькое дельце: лишиться не только ушей, но вдобавок и языка!

— Да как же это, сударь! — в отчаянии вскричал парень. — До чего же вам нравится отрезать от меня, живого, разные части!

— А я всегда так поступаю! Привык! И дядюшка твой, видимо, тоже привык! Так что насчет языка не сомневайся. Услышу, как ты сплетничаешь о том, что делается в этом доме — останешься без языка. Так и знай!

Устрашенный этой угрозой, парень затрясся и совсем было решил удрать, однако живо вообразил себе ярость дядюшки и щедрую награду, которой ему, трусливому Жилло, не видать, как своих отчекрыженных ушей… И бедняга понял: придется ему проявить исключительную храбрость и остаться во дворце Монморанси.

«Все только и мечтают отхватить от меня какой-нибудь кусок, — мрачно размышлял Жилло.