|
– Вы ответите, что она вас несколько тревожит. И он, в бесконечном сострадании своем, разумеется… – А вдруг нет? – Дорогая миссис Поултни, если вы будете говорить так, мне придется вас пожурить. Не нам судить о его премудрости. Наступило молчание. При священнике миссис Поултни чувствовала себя как бы в обществе сразу двоих людей. Один, ниже ее по социальному положению, был многим ей обязан: благодаря ее щедротам он имел возможность сладко есть, не стесняться в текущих расходах на нужды своей церкви, а также успешно выполнять не связанные с церковной службой обязанности по отношению к бедным; второй же был представителем Господа Бога, и перед ним ей надлежало метафорически преклонять колени. Поэтому ее обращение с ним часто бывало непоследовательным и странным: она смотрела на него то de haut en bas296, то de bas en haut297, a порою ухитрялась выразить обе эти позиции в одной фразе. – Ах, если бы бедный Фредерик был жив. Он дал бы мне совет. – Несомненно. И поверьте, его совет был бы точно таким же, как мой. Я знаю, что он был добрым христианином. А мои слова выражают истинно христианскую доктрину. – Его смерть была предупреждением. Наказанием свыше. Священник бросил на нее строгий взгляд. – Остерегитесь, сударыня, остерегитесь. Нельзя легкомысленно посягать на прерогативы Творца нашего. Миссис Поултни сочла за лучшее не спорить. Все приходские священники в мире не могли оправдать в ее глазах безвременную кончину ее супруга. Она оставалась тайной между нею и Господом – тайной наподобие черного опала, и то вспыхивала грозным предзнаменованием, то принимала форму аванса, внесенного в счет окончательной расплаты, которая, быть может, ей еще предстояла. – Я приносила пожертвования. Но я не совершала добрых дел. – Пожертвование – наилучшее из добрых дел. – Я не такая, как леди Коттон. Столь резкий переход от небесного к земному не удивил священника. Судя по предыдущим высказываниям миссис Поултни, она знала, что в скачке на приз благочестия на много корпусов отстает от вышеозначенной дамы. Леди Коттон, жившая в нескольких милях от Лайма, славилась своей фанатической благотворительностью. Она посещала бедных, она была председательницей миссионерского общества, она основала приют для падших женщин, правда, с таким строгим уставом, что питомицы ее Магдалинского приюта33 при первом удобном случае вновь бросались в бездну порока – о чем, однако, миссис Поултни была осведомлена не более, чем о другом, более вульгарном прозвище Трагедии. Священник откашлялся: – Леди Коттон – пример для всех нас. – Это еще больше подлило масла в огонь, что, возможно, входило в его намерения. – Мне следовало бы посещать бедных. – Это было бы превосходно. – Но эти посещения меня всегда так ужасно расстраивают. – Священник невежливо промолчал. – Я знаю, что это грешно. – Полноте, полноте. – Да, да. Очень грешно. Последовала долгая пауза, в продолжение которой священник предавался мыслям о своем обеде (до коего оставался еще целый час), а миссис Поултни – о своих грехах. Затем она с необычайной для нее робостью предложила компромиссное решение своей задачи. – Если бы вы знали какую нибудь даму, какую нибудь благовоспитанную особу, попавшую в бедственное положение… – Простите, я вас не совсем понимаю. – Я хочу взять себе компаньонку. Мне стало трудно писать. А миссис Фэрли так скверно читает… Я бы охотно предоставила кров такой особе. – Прекрасно. Если вы этого желаете, я наведу справки. Миссис Поултни несколько устрашилась предстоящего безумного прыжка в лоно истинного христианства. – Она должна быть безупречна в нравственном отношении. Я обязана заботиться о своей прислуге. |
