— Увидимся?!

— Конечно!

— Две недели — так долго…

— Это тебе только кажется. На самом деле они пролетят так, что ты и глазом не успеешь моргнуть.

Подняв голову, я посмотрела на Галину и запричитала:

— Галенька, миленькая моя, а может, мы сдадим этот билет и я поживу у этой эмигрантки вместе дочерью, пока Дине не сделают документы? Может, я вместе с ней полечу?

— Нет, — сухо отрезала Галина.

— Но почему?

Потому, что это очень опасно. Потому, что в целях твоей же безопасности сначала надо будет вылететь тебе, а затем Динке. Доверься мне. Ты понимаешь, что за тобой и твоей дочерью охотится мафия?! Ты хоть это понимаешь?! Нужно выбираться поодиночке, и так, чтобы никто не догадался. Ты должна будешь переодеться, надеть парик.

Галина достала из шкафа пакет и высыпала его содержимое на пол. Какой-то смешной, кудрявый парик, незамысловатая одежда…

— Зачем все это?

— Затем, чтобы тебя не узнали. Они могут следить за московскими рейсами. Их внимание будут привлекать все одинокие женщины с грудными детьми. Твоя персона не должна никого заинтересовать.

Передав Динульку на руки Галине, я быстро переоделась и натянула парик. Затем подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Да уж, в этом парике меня не узнает ни собственная дочь, ни родная мать.

— Галина, но ведь на фотографии загранпаспорта я совсем другая!

— Ну и что? На фотографиях мы все другие. Я так вообще пол поменяла. Все течет и все изменяется.

Как только я подошла к дочери, она горько заплакала. Видимо, моя новая внешность совсем не понравилась ей.

— Успокой ребенка. Она должна уснуть. А я поищу на кухне корзину, — сказала Галина.

— Какую корзину?

Обыкновенную — плетеную. Не пойдем же мы по улице с ребенком на руках. Положим ее в корзину на мягкое полотенчико, накроем марлечкой. Никто и не догадается. Самое главное, чтобы она не плакала.

Я взяла доченьку на руки и стала баюкать.

— Галя, только не забудь ее накормить! — крикнула я.

— Не забуду.

— Это нужно сделать как можно быстрее!

— Не переживай! В первой попавшейся кафешке купим детскую смесь, — донеслось из кухни.

— Только бутылочку не забудь!

— Не забуду.

— А ты помнишь, как смесь разводить?!

— Я все помню, перестань волноваться!

— А у этой пожилой эмигрантки, у которой поживет моя Динка эти две недели, есть внуки?

— Есть.

— Она их нянчит?

— Да, ей их привозят на выходные.

— Получается, что опыт общения с детьми у нее есть?

— Еще какой!

Галина вышла их кухни с большой плетеной корзиной, на дне которой было постелено махровое полотенце, и обняла меня за плечи.

— Ну успокойся, возьми себя в руки. Я же тебе говорю, все будет нормально.

— Как я могу не переживать, я же мать, — с укором сказала я.

— Я тоже не посторонний человек.

— Еще скажи, что ты отец.

— А почему бы и нет! Вот поменяю пол и стану Динульке вместо отца…

— Господи, как у тебя все просто…

— А чего усложнять…

— В самом деле, чего усложнять, — проговорила я сквозь слезы и поцеловала засыпающую дочку в лоб. Всем своим существом я ощущала, что она стала для меня всем, она неотделима от моей жизни. — Мое счастье, мое… Господи, откуда только берутся изверги, которые могут делать деньги, превращая живое трепетное существо в набор отдельных органов, продавая малюсенькую печень, микроскопические почки и это маленькое, беззащитное детское сердечко… Господи, как же это страшно!

Я плакала, целовала свое дитя, просто физически ощущая, как подходит момент нашего расставания.