Деревенские зеваки то подходили к Людкиному забору, то отходили подальше, но зайти никто не решался.

Неподалеку от уазика двое орали друг на друга:

– А я знаю отчего? Что вы ко мне со своими вопросами? Звоните в Рязань, вызывайте ученых или прям сразу в Москву в Академию наук!

– Да вы понимаете, что это природный феномен? – орал молодой парень с магнитофоном на боку.

А мужчина в годах, в брезентовой куртке и сапогах, отвечал ему:

– Да хрен с пробором я положил на твой феномен! У меня хлеба полегли на полторы сотни гектаров! А ты мне про феномен?!

– Что вы говорите? Хлеба полегли не только у вас, по всей области полегли! А смерч только у вас прошел!

– Слушай, парень, отойди от греха! Мне сейчас электричество восстанавливать, крыши с ферм снесло! Уйди!

Герман заслушался, не выходя из машины. Маша пошла отпирать калитку, стояла, возилась с замком. Одна Вилечка смотрела на странный дом.

И вдруг крыша его просела посередине, и, будто карточный домик, стены пошли внутрь, раскатываясь на бревна. Изумленная толпа брызнула в стороны, пыль поднялась выше забора и деревьев. Треск и грохот накрыл всех.

В толпе ахнули, кто-то запричитал, потом притих. В тишине раздался стонущий голос:

– Помогите!

Вилечка вышла из машины, оглянулась на спящего на заднем сиденье малыша и вдруг, будто подхваченная ветром, помчалась к развалившемуся дому. Кроссовки прохрустели по рубероиду и шиферу, малина хлестнула по голым коленкам. Из дома снова донеслось дребезжащее:

– Помогите!

От дома и с дороги кричали:

– Назад!

– Виля, не смей! – донесся мамин голос.

Вилена подняла черенок лопаты, засунув между дверью и косяком, надавила всем телом. Дверь приоткрылась, только чтобы пролезть. Она проскользнула внутрь. Еще одна дверь, эта была открыта. Внутри в пыльном облаке она разглядела поваленный шкаф, сверху придавленный бревнами, и торчащие из-под него ноги с грубыми мозолями на пальцах и пятках. А совсем неподалеку, придавленная поперек спины балкой, тянула к ней руки старуха:

– Помоги!

Вилечка подскочила и попыталась приподнять балку. Тяжело. Старуха повернула к ней голову.

– За руки, дай руку, – попросила она.

Вилечка пробормотала:

– Сейчас, сейчас, – и взялась за сухие морщинистые пальцы.

– Спасибо, – сказала старуха и с костяным стуком уронила голову на пол.

Вилечка присела рядом, потрогала сонную артерию на шее, тихо. Сзади ворвался Герман:

– Ты что? С ума сошла? Пошли отсюда!

Бревна, сложившиеся домиком, потрескивали.

– Пошли, – спокойно сказала Вилечка, – все кончено.

Маша стояла у поваленного забора, с первого взгляда она поняла, что произошло. Обняв дочь за плечики, по пути к машине спросила:

– И что тебя понесло?

– Я слышала крик о помощи, – сказала Вилечка спокойно, – я должна была помочь.

– Никому ты ничего не должна, кроме своего сына, – сгоряча сказала Маша. – А уж тем более им!

Вилечка прислонилась к горячей крыше «москвича», постояла. Мысли роились в голове… просыпались неведомые доселе чувства.

– Ладно, мам, пап, поехали в Москву. Я по бабушке соскучилась.

Через пять часов они были дома. Войдя в квартиру, Вилечка будто пересекла невидимый рубеж. Все, что было до, осталось там, а впереди все, что еще только будет. До двенадцати ночи мылись, рассказывали, как жили, как рожали, как доехали.