«Если ее расстроило, что я провел так много времени с Присциллой, — думал он, — то как же Миген обрадуется принесенной мною новости». Казалось, что с того утра, когда Лайон подарил ей рубиновый браслет, прошел целый год. Она тогда плакала, и Лайон понимал причину ее слез. Но в тот момент решил не говорить любимой о своих намерениях. Пока окончательно не разорвет с Присциллой. Теперь страданиям Лайона пришел конец, ибо наступило время предложить Миген занять то достойное положение в его жизни, к которому они оба так стремились.
Хэмпшир чувствовал, как с него упал тяжкий груз.
…Помывшись холодной водой, Лайон надел чистые бриджи и хрустящую рубашку с открытым воротом. И тут увидел на туалетном столике вазу. Каждый день в ней был букет, отражающий настроение Миген. Но такой был впервые. Лайон улыбаясь взглянул на керамического льва и потянулся к вазе, чтобы лучше рассмотреть таинственные цветы.
Медленно, по мере того как приходило понимание, улыбка блекла на его загорелом лице, мышцы напряглись и разгорелись, как расплавленная сталь. «Эти цветы, — подумал Лайон, — появятся в саду только в конце мая или в июне. И достать их было не так легко».
В вазе стояли синие, как его глаза, незабудки.
* * *
Закрыв глаза, Джордж Вашингтон откинулся на обитый диванчик. Начался легкий дождь, разрисовывающий узоры на окнах кареты, и только что взошедшее солнце пыталось пробиться сквозь пелену серых туч.
Полковник Дэвид Хамфрис, друг и помощник генерала, обменялся взглядом с Чарльзом Томсоном, третьим пассажиром в карете. Ирландец по рождению, секретарь конгресса, Томсон еще две недели назад был послан с неприятным заданием сообщить Вашингтону новость, которую тот ждал не без опасения, и добиться того, чтобы всем вместе вернуться в Нью-Йорк.
Будто почувствовав взгляды, которыми обменялись его попутчики, генерал приоткрыл глаза.
— Я не спал, а просто наслаждался своей собственной компанией. И покоем.
— Да, сэр, — согласился Томсон.
Дэвид Хамфрис был более уверен в себе. Большинство людей пугала кажущаяся суровость Вашингтона, но Хамфрис знал, что этот настоящий мужчина любит, как и все остальные, смех и остроумную беседу. По крайней мере так было в поместье «Гора Верной» после войны за независимость. Но создавалось впечатление, будто эти времена миновали.. Теперь генерал был напряженный, замкнутый… Вернется ли после вступления в должность Президента тот жизнерадостный человек, под началом которого в годы войны за независимость служил Хамфрис?
— Генерал! Должен сказать, что я был восхищен, когда сегодня утром вы отказались от охраны! Вы сказали им, что не можете быть защищенным, когда все мокнут. Теперь Филадельфия заговорит о вашей скромности.
Серо-синие глаза Вашингтона встретили взгляд Хамфриса, и генерал позволил себе ироничную улыбку.
— Человек начинает чувствовать себя ограниченным в поступках.., испытывать давление. Все эти поклоны и трезвоны рядом с каретой… Порой задумываешься, не сошел ли мир с ума?
Томсон осторожно занял оборонительную позицию:
— Все так почтительно относятся к вам, что я боюсь, не могут ли они порой переусердствовать…
В этот момент карета неожиданно свернула влево, и полковника Хамфриса толкнуло на колени Томсона. На дороге кричали, и Вашингтон обернулся, чтобы посмотреть назад.
— Там на дороге кто-то подскакивает! Похож на слугу. На нем башмаки на пряжках и все остальное. Но, конечно, отвратительно грязен.
Как только карета стала набирать скорость, человек побежал за ней.
— Скажите кучеру, чтобы остановился! — попросил генерал Хамфриса. — Возможно, это слуга с ближней фермы, и там кто-то попал в беду. |