Такие необычные взаимоотношения нуждались в объяснении. В поведении голубей ничего странного не было (может быть, за исключением того, что они проявляли необычайную терпимость), а вот поведение ткачиков требовало изучения более тщательного. Я обнаружил, что у них был особый сигнал, сообщающий другим членам вида о том, что они готовы ко сну. Во время бодрствования они держались друг от друга на расстоянии, но когда приходило время собираться на ночлег, один ткачик (по-видимому, тот, которому больше всего хотелось спать) взъерошивал перья и как бы приседал, прижимался к жёрдочке. Это было сигналом для других сородичей, означающим, что они могут к нему присоединиться и не получат отпора. Второй ткачик подлетал и, взъерошив перья, садился на жёрдочку возле первого, за ним — третий, четвёртый и так далее до тех пор, пока все птицы не оказывались друг с другом рядом на одной жёрдочке. Те, кто прилетал позже, обычно прыгали на одной лапке позади этого ряда и протискивались в середину, занимая более тёплое и удобное местечко. Такое поведение птиц дало мне возможность разрешить мои недоумения.

Взъерошив перья и прижавшись к жёрдочке, ткачики казались больше и круглее, чем когда летали взад- вперёд. Это и было основным сигналом, означающим: "Присоединяйтесь ко мне на ночлег". Сидящий на жёрдочке голубь был ещё больше и круглее, а значит, так или иначе воспринимался как подающий всё тот же сигнал, только в гораздо большей степени. Кроме того, в отличие от других видов птиц в птичнике, у голубей окрас был такой же серый, как у маленьких ткачиков, а благодаря тому, что они были большими, круглыми и серыми, они подавали ткачикам некий супернормальный сигнал, против которого маленькие птички устоять просто не могли. Будучи изначально запрограммированными на такую комбинацию размера, формы и цвета, ткачики автоматически реагировали на голубей как на супернормальный стимул для устройства на ночлег, предпочитая их сородичам. Загвоздка была лишь в том, что голуби не усаживаются в ряд. Ткачик, прижавшись к голубю и обнаружив, что находится как бы "в конце ряда", прыгает голубю на спину и, не обнаружив "середины ряда", спрыгивает с другой стороны. Голубь настолько большой, что должен был казаться целым "рядом ткачиков", поэтому маленькая птичка и продолжает запрыгивать на него, абсолютно, впрочем, безуспешно. С огромным упорством ткачик пытается как-то устроиться и, наконец, протиснувшись под голубя, находит себе уютное местечко "в середине ряда", между лап большей по размеру птицы.

Как я уже говорил ранее, это один из немногих известных примеров супернормальных стимулов, который, к тому же, был выявлен без проведения специального эксперимента. Другие же, более известные, примеры всегда предполагают создание некоей искусственной ситуации. Кулики-сороки, к примеру, относятся к виду, строящему гнёзда на земле. Если одно из яиц выкатывается из гнезда, его втаскивают обратно характерным движением клюва. Если рядом с гнездом положить другие яйца, птицы затащат туда и их. Если подложенные яйца будут разного размера, птицы отдадут предпочтение наиболее крупным. Они попытаются втащить в гнездо яйца, которые по размеру намного больше их собственных, и опять это говорит о том, что они не могут устоять и реагируют на супернормальный стимул.

Птенцы серебристой чайки, выпрашивая у родителей пищу, бьют клювами в ярко-красное пятно, расположенное у кончика клюва взрослых птиц. Родители отвечают на это срыгиванием для своих питомцев рыбы. Красное пятно является жизненно важным сигналом: было обнаружено, что птенцы бьют клювом даже в картонные макеты голов родителей. Различные тесты показали, что другие детали головы взрослой птицы им абсолютно неважны: птенцы бьют клювом даже в отдельно взятое красное пятно. Более того, если им дать палку с тремя красными пятнами, они будут клевать её гораздо сильнее, чем реалистично выполненный макет головы родителя, и опять палка с тремя красными пятнами является не чем иным, как супернормальным стимулом.