Но случилось так, что в день одного из первых прилетов Уилдинга мы нашли череп слона и послали за ним грузовик с прицепом. Когда самолет появился над лагерем, прицеп стоял перед палаткой палеонтологов, а грузовик находился в совершенно другом месте. Уилдинг даже не приземлился. Он полетел прямо в Аддис-Абебу и начал договариваться о нашей эвакуации вертолетом, а также известил о случившемся подразделение американского военно-морского флота, находившееся в Красном море. Но затем решил еще раз удостовериться, вновь полетел в Хадар и увидел, что все грузовики опять выстроились в одну линию. Поэтому тревога была отменена.

Самые большие затруднения были с пилотами. Уилдинг употреблял все свое красноречие, чтобы заставить их летать. Посадочная дорожка находилась в 45 минутах езды от лагеря. Пилоты не хотели бросать самолет без охраны и в то же время боялись оставаться одни, пока Уилдинг уезжал в лагерь. Они опасались нападения афаров. Однако никто их не трогал, и полеты продолжались весь сезон без всяких приключений.

Зато совершенно невозмутимо относился к афарам Дэвид Брилл, фотограф, присланный к нам редакцией National Geographic. Он оказался длинноногим верзилой с коротким туловищем и бейсбольной кепкой на голове. Когда самолет снизился над нами и пошел на приземление, Грей поехал на посадочную полосу. Вначале он никого там не обнаружил. Самолет уже улетел. Наконец, в дальнем конце полосы он заметил на кусте какую-то одежонку, а в ее тени дремал Брилл. Прибыв в лагерь, он заявил мне: «А вы, должно быть, доктор Дон?». Ему следовало бы сказать: «Я полагаю, вы доктор Джохансон», но он обошелся без этого. Мы просили редакцию журнала прислать кого-нибудь пожестче, и они действительно постарались. Брилл был не только замечательным фотографом, но и самым неприхотливым и выносливым человеком, которого я когда-либо встречал.

В то время я чувствовал, что мне недостает сладостей. Они даже снились мне по ночам, и я попросил, чтобы Брилл привез их мне. Поэтому сразу же при встрече я поинтересовался: «А вы привезли мне шоколад?».

— Протяните руку и отвернитесь — сказал Брилл.

Я так и сделал. Он пошарил в карманах и вытащил три или четыре кусочка липкой, наполовину растаявшей шоколадки.

— И это все? — спросил я.

— Знаете, я очень спешил в аэропорт. К тому же я был голоден и почти все съел.

Вечером за ужином Брилл опять заговорил о шоколаде и о том, как ему стыдно, что он не смог выполнить мою просьбу. А когда мы вечером ложились спать, он вновь завел разговор на эту тему, сказав, что мне, наверное, будет сниться шоколад, который бы я сейчас ел, если бы не его спешка.

— Да заткнитесь же, наконец, — не выдержал я.

— Хорошо, — ответил Брилл. — Но прежде… — И тут он открыл свой рюкзак, в котором лежали восемнадцать плиток вкуснейшего швейцарского шоколада.

Брилл не был таким уступчивым, когда дело касалось его работы. Он вышагивал по отложениям с не менее решительным видом, чем Аронсон, но с совсем иной целью: он хотел знать, как будут выглядеть ископаемые находки и обнажения пород при различном освещении. Когда мы нашли великолепный череп саблезубого тигра, он пожаловался: «Почему вы всегда находите что-нибудь в середине дня? Отчего бы не к вечеру, когда освещение получше?».

Я промолчал.

— Когда вы собираетесь найти следующего гоминида? — спросил он.

— Завтра, — ответил я раздраженно.

Позднее Брилл будет всем говорить, что для того, чтобы в Эфиопии нашли гоминида, нужно только заранее попросить об этом.