Правда, в северной Кении были обнаружены две более древние находки гоминид: плечевая кость из Канапои насчитывала около четырех миллионов лет и фрагмент челюсти с сидевшим в ней моляром из Лотагама — около пяти с половиной миллионов лет. Однако эти костные остатки находились в таком плохом и фрагментарном виде, что классифицировать их точнее, чем «гоминиды», не представлялось возможным. Никто не знал, кому они принадлежали — собственно австралопитековым, их предкам или двоюродным братьям. Они уже относились к той отдаленной эпохе, где сами черты гоминид становятся расплывчатыми.

Луис Лики во время визита в Кооби-Фора незадолго до своей смерти рассматривает ископаемый череп, найденный его сыном Ричардом. Оба Лики в течение ряда лет не были связаны профессиональными узами, но в последние годы жизни Луиса объединились; этому способствовали находки Ричарда, будто бы подтверждавшие представление отца об изолированности и исключительной древности линии Ноmо.

Итак, после невероятного открытия Ричарда Лики все коллекции австралопитековых были спешно пересмотрены, и стало ясно, что череп 1470, обладающий гораздо более прогрессивными чертами, по древности ничуть не уступает им. Иными словами, одна из безусловно старейших и наиболее сохранившихся ископаемых находок гоминид принадлежала человеку, а не австралопитекам, хотя последние во многом были гораздо более примитивными. Все это с трудом укладывалось в голове.

Однако стоило вспомнить о Homo habilis, и положение не казалось таким запутанным. Акции человека умелого неожиданно и резко поползли вверх. Как уже говорилось, Ричард Лики сознательно не хотел давать черепу 1470 видовое название. «Я просто буду звать его Homo», — неоднократно повторял он. Другие ученые без труда установили связь между «1470-м» и тремя олдувайскими находками Homo habilis. Теперь узкий промежуток времени, в который с трудом втискивались Синди, Джордж и Твигги, растянулся до миллиона лет. Это позволяло свободно поместить туда отдельный вид, которым, по общему мнению, и был человек умелый.

Конечно, у Homo habilis оставались и противники. Из них главным был К. Лоринг Брейс из Мичиганского университета. В течение многих лет Брейс разрабатывал чрезвычайно простую родословную схему. Ярый «объединитель», он сводил к минимуму число видовых названий, предпочитая объяснять различия между ископаемыми находками огромной внутривидовой изменчивостью, вместо того чтобы создавать новые таксономические единицы. Родословная человека, согласно Брейсу и его приверженцам, имела вид прямой линии: Austrahpithecus —> Homo erectus —> Homo sapiens. Это означало, что все австралопитеки вместе с Homo habilis попадали в один вид. Достоинством схемы Брейса была ее простота, но после открытия «1470-го» пользоваться ею можно было лишь с большой натяжкой. Не так давно Брейс нашел выход из положения, отделив массивных австралопитеков, но он продолжает относить грацильные формы и человека умелого к одному виду.

Ричард Лики решает проблему иначе. До последнего времени он отказывался признать существование грацильных австралопитеков в Восточной Африке. Все грацильные формы, по его мнению, относятся к роду Homo, а все массивные — к австралопитекам. Но оба они — и Брейс, и Лики — не делали различий между Austrahpithecus africanus и Homo habilis. Они сваливали их в одну кучу, но прикрепляли разные ярлычки.

И здесь перед нами вновь встает извечный вопрос: каково определение «человека»? Или в более широком плане: каково определение вида? Или еще шире: а должно ли это нас волновать? Сперва ответим на последний вопрос: да, должно.