— Что ни говорите, милая madame Клео, а брак этот не может быть счастливым. Разве можно вступать в семью, где belle-socur — настоящая истеричка, а дочь мужа от первого брака — такой бесенок, за которого ни на минуту поручиться нельзя.

— Но знаете, и она себя не даст в обиду. Даром, что мягко стелет — жестко спать. Тихоня-тихоня, а как будет полновластной хозяйкой «Милого» — увидите, не узнаете ее. Еще такая мачеха из нее выйдет, что и бесенка-Люсю к рукам приберет!

— Дай-то Бог! Положительно сладу нет с девочкой. Бесчувственная какая-то. Я думала смерть старухи повлияет на ее характер а, между тем она, кажется, и не вспоминает свою добрую бабушку. Положительно у нее нет сердца.

— И зачем они только отложили на год эту свадьбу, — продолжал голос madame Клео за дверью.

— Но Боже мой, как же иначе, моя милая? Смерть старухи, траур и потом эта несчастная Марья Сергеевна. Я думаю ради того, чтобы не раздражать бедную девушку, ее брат откладывает последний акт всей этой трагикомедии.

— Но вы верите слухам, что старуха умерла с горя, как только услышала от сына о его предстоящей женитьбе?

— Ну, это все вздор, моя милая. Глупые городские сплетни. Старая Ордынцева любила «эту»… Старая Ордынцева была настоящая леди, и мелочи жизни являлись чуждыми ее душе. Если кому-нибудь и пришелся этот брак не по сердцу, то только молодой хозяйке…

— А вы думаете девочка будет довольна иметь мачеху?…

Последнюю фразу я едва-едва успела расслышать. Подозрительный шорох за дверью заставил нас и Лили с быстротою мячиков отпрыгнуть на середину классной. Затем, не рассуждая ни минуты, мы схватились за руки и пулями вылетели в коридор. Там, в дальнем углу его, мы затиснулись обе в промежуток между двумя шкафами, место, игравшее роль нашего убежища в те минуты, когда мы, дети, решали важные вопросы жизни. Лили, Лили, — с отчаянием зашептала я, — что же все это, наконец, значит?

— Глупенькая Люся, — отвечала мне покровительственным тоном моя сверстница, — неужели ты не поняла «тайны»?

— Тайны? — переспросила я, делая большие глаза.

— Ну да, тайны, — авторитетно подтвердила Лили тем же тоном. — Это тайна твоего отца и всего вашего дома. И потом еще чья-то.

— Еще чья-то? — повторила я, как маньяк.

— Ну, да? Неужели же и сейчас понять не можешь? Вот дурочка-то! Твой отец женится, Люся, и все давно догадались об этой тайне.

— И Ганя?

— И Гликерия Николаевна, конечно, и твоя тетка. Оттого-то она и волновалась и нервничала все время. Конечно, неприятно уступить свое место хозяйки в доме какой-то чужой женщине.

— Чужой?

— Боже, до чего ты наивна, Люсечка! Конечно, чужой, ведь не можешь же ты считать твою будущую мачеху родною.

— Но я не хочу мачеху, не хочу! — почти крикнула я в голос. В ту же минуту маленькая ручка Лили легла мне на губы.

— Тише, сумасшедшая, тише, что ты хочешь, чтобы нам влетело по первое число! — со злостью зашептала Лили, все еще зажимая мне рот рукой.

«Мачеха! Мачеха! — проносилось в моем мозгу. — Мачеха это, судя по сказкам, что-то злое, жестокое, придирчивое, созданное лишь для того, чтобы мучить бедненьких падчериц».