- В честь вашей милости название сие? - с политесной улыбкой спросил в полупоклоне полковник Рен.

Лже-Петр уже давно придумал название для города, который заложит он на отвоеванной у своих соплеменников земле, где навеки будет вписано его имя, отрицательно мотнул головой:

- Нет, не в честь меня, а в честь ключаря небесного, апостола Петра! О, какой здесь будет город! Те, кто видел Амстердам, признают, что Питербурх гораздо краше. Десятки, сотни тысяч русских мастеровых, простых крестьян я призову сюда, переведу с их семьями. Строители-иноземцы выдумают для Питербурха планы, все здесь будет не так, как в обычных русских городах. Питербурх и не будет похож на русский город. Я создам парадиз, и оный останется памятью обо мне на многие столетия! Со всего света я свезу сюда самые лучшие памятники! Греческие, римские боги украсят сады его, ни единой церкви православной не выстрою на русский манер старинный - на европейский ставить будем! Людовику Французскому, Фридриху Бранденбургскому, Августу Саксонскому нос утру. Память о себе хочу оставить вечную...

Все видели, что Лже-Петр расчувствовался даже, захлопал мокрыми от слез ресницами, губы покривил, и все смотрел на катящиеся перед ним холодные, ещё со льдинами плывущими воды, на дикий, покрытый редколесьем простор плоской, как пол в горнице, неприветливой, безлюдной низменности.

...В просторной полуземлянке, сооруженной плутонгом* гвардейцев для фельдмаршала Шереметева прямо на Заячьем острове, было, однако, уютно, потому что Бориса Петровича в кампаниях сопровождали несколько возов, на коих перевозились вещи, привычные в домашней жизни родовитого, богатого боярина. Стены полуземлянки были покрыты пестрыми коврами, просторная кровать устлана пышной периной с пирамидой разновеликих подушек, в центре помещения - стол большой с прекрасной походной посудой из серебра. Обогревает полуземлянку раскаленная жаровня - выкованная по особому заказу Бориса Петровича мастерами тульскими. На коврах - богатое оружие, в красном углу - драгоценные образа. Пол досками покрыт, а поверх них - ковер персидский. За столом, уже разгоряченные обильной едой, приготовленной походным поваром Шереметева, и постоянно подливаемой в серебряные чарки анисовой, сидели Борис Петрович и генерал-губернатор завоеванных земель, граф Римской империи (сам император его пожаловал титулом таким) Александр Данилыч Меншиков.

- Да, как с цепи сорвался наш Шведик, - хрустел засахаренной редькой Алексашка, закусывая чарочку анисовой, - вожжами не остановишь. Вишь, город на сем болоте строить вознамерился!

Шереметев неодобрительно крутил большой, плотно стриженой головой парик в своем дому никогда не надевал.

- Да, черти его в бок рожнами шпыняют, точно, - сказал, нахмурясь, фельдмаршал. - Он шепнул мне по секрету, на ушко, что когда маленько Питербурх устроится, он его столицей России сделает, ибо Москва для столь пространного и знатного государства как град стольный не годится: грязна и не благолепна. Ему ж на европейский манер столицу иметь охота... эх!

- Вот то-то, токмо "эх" и скажешь! - наставительно подняв вверх вилку с насаженной на ней соленым боровиком, сказал Данилыч. - В сем гиблом месте столицу

* Плутонг - отделение. - Прим. автора.

содеять возмечтал! Ведь ни единой дороги сюда через болота не идет, узнал доподлинно, леса строевого мало, земля поганая, торф да глина. Чо на такой взрастет-то? Один швед пленный из Ниеншанца мне толковал, что по весне да по осени здесь такие наводнения бывают, что хоть на крышах домов спасайся. Вечно дуют ветры, мокрота, лета долгого не бывает, вечно дождь да дождь. А он - столица! Сотни тысяч, говорил, народу русского созову сюда, чтоб строили мне Питербурх! Поморить он их токмо хочет, больше ничего! И, что главное, швед ведь здесь кругом: хошь, на кораблях придут от Стекольного - аж до Архангельска-то доходили! Хошь - от Выборга, хошь от Яма или от Копорья.