Купец с очевидным недоверием приподнял брови, но тут вперед выступила Серентия.

– Мастер Фахин, – заговорила она, заглянув в повозку, – не помнишь ли ты моего отца, Кира из Серама? Он часто вел с тобою дела в прошлом.

– Серам… Серам… да, деревню эту я помню, и Кира тоже припоминаю, – подтвердил кеджани, в раздумьях прикрыв глаза. – Достойный, помнится, был человек. Детишек куча… что ему, надеюсь, в радость…

Открыв глаза, Фахин кивнул.

– Да, Кир из Серама мне знаком… а ты, стало быть, дочкой ему доводишься?

– Мы с тобой, мастер Фахин, встречались, когда я была маленькой. Помню… – Тут Серентия слегка запнулась. – Помню, ты привозил с собой прекраснейшую, белой масти лошадку-пони с густой шелковистой гривой. Вся белая-белая, только над глазом узенькая темная полоска, из-за которой казалось, будто она что-то этакое замышляет…

– Шера! О, я уже сколько лет об этой малышке не вспоминал, – пробормотал Фахин, по-мальчишечьи заулыбавшись и радостно хлопнув в ладоши. Похоже, воспоминания о маленькой пони купец сохранил самые теплые. – Правда, ты, на мой взгляд, могла узнать о ней где-то на стороне, однако теперь я, пожалуй, верю: да, ты и вправду та, за кого себя выдаешь, – добавил он, и радость его разом сошла на нет. – Вот только не знаю, что все это может значить теперь. Про асценийца, ведущего за собой войско, сеющее ужас повсюду, куда ни придет, я наслышан, и…

– Бояться нас незачем: мы никому дурного не делаем, – вмешался Ульдиссиан, мягко отодвинув в сторонку Серентию. – Никому, кроме прислужников зла – то есть, Церкви Трех или Собора.

– Вот оно как? Ну, насчет Церкви Трех, пожалуй, поверю: слухи о тайных их ритуалах недавно достигли высочайших столичных властей, но о Пророке, несмотря на Тораджу и прочее, призывающем к миру с вами, я слова худого сказать не могу.

– Призывать-то он призывает, а между тем вдалбливает в людские умы лживые помыслы, толкает народ к попыткам нас истребить. Правоты своей, мастер Фахин, я доказать сейчас не смогу, но надеюсь, что ты дашь мне шанс изложить свое дело… ради всеобщего блага.

Грузный купец обвел широким жестом окрестности.

– Сам видишь, все мы в твоей воле. Что мне еще остается, кроме как слушать?

Ульдиссиан наморщил лоб. Осенившую его идею он ни с кем не обсуждал, однако сейчас она казалась самой многообещающей.

– Мне вовсе не это от тебя нужно. Вот что, мастер Фахин. Выслушаешь ли ты меня, если я приду к тебе и правителям Кеджана один? Согласятся ли они на такой уговор? Я сам, в одиночку, – тут он взмахом руки оборвал протесты Серентии, – приду в Кеджан, а там во всем обещаю следовать твоим указаниям. Я и только я. Дадут они… дашь ты мне тогда шанс рассказать им правду?

Купец слегка подался назад, откинулся на спинку сиденья. Никакого лукавства в его взгляде Ульдиссиан не замечал, однако не забывал, что перед ним – человек, живущий и кормящийся торговлей.

– Твои… люди… им придется остаться в двух днях пути от ворот, – объявил Фахин. – Подойдут в таком множестве хоть самую малость поближе, и в городе будут ждать неминуемого нападения. А она, – указал он на Кирову дочь, – если угодно, с тобой может пойти. Это вполне приемлемо.

– В столицу пойду только я.

– Не отпущу я тебя туда одного! – выпалила Серентия. – Я тоже…

Но Ульдиссиан отрицательно покачал головой.

– Серри, ты нужна здесь, для пригляду за остальными.