Сам он никогда не любил фиалки. Это были, по его мнению, сорняки, вытесняющие на газоне культурные растения. Мэри Хейрл их любила, особенно белые, и защищала каждый раз, когда он собирался их выполоть. Он не мог понять, зачем позволять каким-то полевым цветам бесконтрольно расти на газоне. В ту весну, которая, как он знал, была последней весной Мэри Хейрл, он лежал на фиалках лицом вниз, позволяя их легкому, нежному аромату проникать ему в самое сердце. Он проводил рукой по темно-зеленым листьям и срывал цветы почти с тем же остервенением, с каким врывался в тело Виолетты. Ковровое покрытие в мотеле имело странный металлический запах, который теперь у него ассоциировался с занятиями сексом.

В больнице накануне вечером он поймал себя на том, что сравнивает двух женщин. В последнее время глаза Мэри Хейрл запали, подернулись предсмертной дымкой, под ними лежали темные тени, и Джейк чувствовал себя виноватым. Он был терпеливым, нежным и очень внимательным, но его мысли тем не менее все время возвращались к Виолетте. Протирая лицо жены влажной салфеткой, он вспоминал о том, как, когда они в последний раз лежали в постели, Виолетта кусала и страстно целовала его, прижимаясь к нему всем телом, как утопающая. Она дразнила и сдерживала его, распустив по его бедрам свои рыжие волосы, пока он, теряя над собой контроль, сжимал ее в объятиях. Виолетта делала вид, что сопротивляется, отталкивая его, смеясь, со сверкающими от желания глазами. Она лизала его член, и он знал, что не сможет подавить стон, когда она наконец возьмет его в рот.

Он взглянул на кровать. Мэри Хейрл попросила ледяной воды, и Джейк наполнил стакан. У нее была жажда, и она пила через стеклянную соломинку, которую он поднес к ее губам. Она пробормотала слова благодарности и откинулась на подушки.

Он знал, что не должен продолжать связь с Виолеттой, но не мог найти в себе достаточно сил, чтобы порвать с ней.

Он чувствовал тяжесть в груди, напоминавшую ему о его предательстве. Иногда эта тяжесть была настолько сильной, что его подташнивало. Он был благодарен Виолетте и всегда будет благодарен за то, чему она его научила. Она вернула его к жизни после многих месяцев служения боли Мэри Хейрл. Он знал, что, если Мэри Хейрл не станет, его охватит удушающее чувство отчаяния. Но в то же время, хотя он сам не хотел себе в этом признаться, Джейк мечтал, что Виолетта сможет стать постоянной частью его жизни, заполнив пустоту после смерти жены.

Он закрыл кран, вышел из душа и вытерся. Потом оделся, натянув джинсы, взятые с вешалки за дверью стенного шкафа. Достал сверток с грязным бельем Мэри Хейрл и прошел в комнату-прачечную, где стояли стиральная машина и сушилка. Открыв дверцу стиральной машины, он увидел в ней тугой узел мокрой одежды, которую забыл вынуть. Он не мог вспомнить, когда в последний раз стирал, но, достав первую попавшуюся вещь, понял, что это были вещи Мэри Хейрл, лежавшие после стирки там уже целую неделю. Белье все еще было влажным и уже пахло плесенью. Как он мог забыть? Принося жене чистое белье, он демонстрировал этим свое внимание и заботу. Она ни разу не напомнила ему о том, что он не вернул ей ночные рубашки и носки. Что она носила всю эту неделю?

С горящим от стыда лицом он снова загрузил белье, добавив новое, надеясь, что большая порция порошка устранит неприятный запах прокисшего белья. Он пошел в спальню и, открыв ящик комода, с облегчением увидел, что у Мэри Хейрл было много других ночнушек. Все было аккуратно сложено. Он достал четыре простые, белые, как у девственницы, рубашки и положил сверху три пары носков.

Выдвигая другие ящики, Джейк рассматривал разные принадлежавшие ей вещи, чего никогда раньше не делал.