— Идем.

Маара поняла, что, не войди она сейчас, он вскоре прилип бы к игорному столу. Данн обменялся репликами с Бергосом — шепотом, Маара не разобрала ни слова. Вышли на улицу. Народ перед входом рассеялся. Маара прижимала к себе тяжелый мешок с монетами, пыталась по возможности скрыть его от посторонних взглядов.

— Скорее, скорее, Данн.

— Сколько дали?

И тут впервые в жизни Маара соврала брату. Она сказала ему, что разменяла лишь одну монету.

Войдя в гостиничную комнату, Маара уселась вполоборота к Данну, чтобы прикрыть монеты, отсчитала ему половину стоимости одной золотой, сказала, что таких золотых монет здесь раньше не видели, что монеты эти, возможно, стоят гораздо больше, чем они полагали.

Данн улегся на постель, глядя на растущую луну, поднимающуюся по темному небу. Лицо его вновь внушало Мааре опасения. Он заснул, а сестра все глядела на него, гадая, новый ли это Данн, которого надо бояться, или настоящий, ее друг. Как получается, что человек превращается в кого-то другого? А если этот новый и был настоящим Данном, кого она видела тогда, в штабе, когда он был генералом Данном, покровителем молодого человека смазливой наружности?

Она заснула, прижав к себе деньги. Утром, когда Маара проснулась, Данн уже ушел. Хозяин сказал, что брат ее вышел на прогулку с Бергосом. Маара заплатила ему, и он понимающе кивнул:

— Значит, нашла мамашу Далиду?

Маара молча улыбнулась, вежливо намекая, что нечего совать нос в чужие дела, в то же время сознавая, что это и его дело. У нее похолодела спина, когда она услышала шепот хозяина:

— Будь осторожна… — Он оглянулся по сторонам и добавил: — Лучше бы тебе подальше держаться от этого города.

Маара уже открыла рот, чтобы задать ему первый из множества вопросов, но тут ввалилась толпа вновь прибывших, желавших получить комнаты, Она вспомнила, как они с Данном рассуждали о людях, проявлявших готовность им помочь. Может быть, этот человек, хозяин гостиницы, как раз один из таких добровольных помощников, еще один друг? Маара решила расспросить его позже, когда он освободится. Она собиралась взобраться на холм, полюбоваться панорамой города, изучить его планировку, но вдруг ощутила такое беспокойство, что уселась за уличный столик какой-то таверны, в тени древесной листвы, среди алых цветов, где какие-то люди пили, закусывали и обсуждали всех проходящих мимо — их наряды, вид и поведение. Прохожие сознавали, что за ними наблюдают, и охотно принимали участие в этом хорошо поставленном уличном спектакле. Маара и на себе ощущала чьи-то взгляды. Чьи? Очень маловероятно, что за ней следили агенты властей.

Сновавшая между столиками девушка разносила на подносе какой-то ядовито-желтого цвета напиток. Она поставила кружку перед Маарой, и та вдруг заметила, что кружка эта стояла на подносе отдельно от других. Она вернула кружку на поднос и взяла себе другую. Девушка обиженно глянула на посетительницу. «Ну и обижайся себе на здоровье, — подумала Маара, — береженого духи берегут. Надо уходить». Она имела в виду не только таверну, но и Билму. Однако, уже встав, снова опустилась на стул, ибо увидела Данна, приближающегося с Бергосом и еще каким-то мужчиной, махонди — настоящим махонди! Очень похожим на нее и Данна. Он сразу внушил ей настолько же глубокую симпатию, насколько неприятным казался Бергос. Трое подошедших уселись через несколько столиков от нее, причем Данн сестру заметил, но виду не подал. О чем они беседовали, Маара не слышала.

Сердце ее сжалось. Она не могла себе представить, что Данн, видя ее, способен отвернуться, прикинуться незрячим. Милая, непринужденная обстановка мирной таверны показалась Мааре невыносимой, ей почудилось, что она в загоне, полном отвратительных чудовищ, одним из которых оказался ее брат.