— Моя семья обошлась с вами так же, как злые люди с нами?

— Этот злой дядька — мой двоюродный брат Гарт. Как и добрый, Горда.

— Это все очень сложно. Трудно понять.

— Нет, ничего сложного. Так было всегда. Во все времена родственники грызлись между собой.

— Всегда, — прошептала девочка, сдерживая слезы.

— Да. Ничего не поделаешь, Маара. Кто захватил власть, тот старается ее удержать, а другие стремятся ее у него отнять. Но часть моей родни дружна с твоей родней, они приблизились ко двору. И твои родичи, узнав, что я здесь, послали мне подарки.

— Что послали?

— Деньги. Монеты. Я их спрятала, потом покажу где. Но сначала надо убедиться, что за вами никто не погнался. Потому что, если они вас схватят, то непременно захотят узнать, где спрятаны деньги.

Маара, дрожа, вспоминала злого Гарта, угрожавшего избить ее, если она не скажет… не скажет того, о чем она не имела представления.

— Понимаю, тебе нелегко это слушать, — нахмурилась Дэйма, — но лучше поговорить сейчас, пока Данн спит. Твоя бабушка — двоюродная сестра моей матери. Она меня любила. Однажды она даже послала мне приглашение вернуться. Но твои родители перехватили это приглашение. И кроме того… — Она оттянула коричневую ткань, обнажив обезображенную рубцами кожу на груди. — Этого я никогда не забуду. Сделано это по приказу твоего отца.

Маара беззвучно плакала.

— Не надо плакать, Маара. Лучше попытайся понять. Слухи о подготовке Гартом восстания ходили давно. Темные слухи, глухие, но я-то хорошо знаю своего двоюродного брата. Он всегда был… Ты права, называя его злым. Но ничего удивительного в том, что он хотел вернуть отобранное имущество, дворец и земли своей семьи.

— Но теперь ты можешь вернуться…

— Нет. Я не доверяю Гарту. Кроме того, сколько это продлится? Снова вспыхнет мятеж, снова война. Чем меньше воды и пищи, тем больше крови. Кроме того, чем дольше он удержит власть, тем сильнее его возненавидят, потому что он жесток. Он не сможет оставаться у власти долго. Я уже стара, Маара. Полжизни я прожила в этой деревне, узнала здешних людей. Это не мой народ, но некоторые из них выросли у меня на глазах, они относятся ко мне по-доброму. Когда я болела, после того как сыновья отправились в Рустам, одна из соседок ухаживала за мной. Ее зовут Рабат.

— Скальные люди знают об одежде, которая у тебя в сундуке?

— Знают. Когда я болела, Рабат взяла у меня ключи и все обыскала. Я лежала здесь в углу и смотрела, как они тут роются. Они думали, что я богаче. Искали деньги, но не нашли.

— А одежду не взяли?

— Кое-что взяли, немного. Она им не подходит. У нас ведь и сложение разное. Мы высокие, стройные, а они коренастые коротышки. Дети иногда носят, пока не вырастут или не порвут. Наша одежда непрочна.

Мааре показалось, что Дэйма вот-вот заплачет. Вот ведь странно: она не так горевала, рассказывая о смерти мужа, о своих мучениях, а теперь готова расплакаться из-за какого-то тряпья.

— Всё вокруг такая гадость, Маара… И лучше не станет. Злое время… Наши вещи — одежда, утварь нашего народа — все столь прекрасное и такое непрочное, хрупкое, недолговечное. А здесь, у них, все безобразно и вечно.

— А мы не стремились сделать вещи вечными?

— Всё это изобрели еще до нашего появления здесь.

— Изобрели?

— Да, изобрели. Ты этого слова не знаешь, потому что сейчас ничего больше не изобретают. Давным-давно была такая штука, которую называли цивилизацией… своего рода образ жизни, что ли… Тогда и изобретали всякие новые вещи. У людей была тогда наука — образ мышления, когда докапываются до основ всего, до причин.