Когда мы переходим перекрёсток, он указывает на солнечный свет, пробивающийся между зданиями и падающий на нас.

– Знаешь, у японцев есть слово – Комореби . Оно используется для описания того времени суток, когда солнечный свет проникает сквозь деревья в лесу. Я всегда думал, что должно быть и у нас похожее слово, то, которое описывает это время суток, в этом месте. Когда солнце будто прекрасный золотой шар, на который можно смотреть, практически не прищуриваясь; как его обрамляют здания, как его лучи отражаются в стекле, и оно делает всё таким красивым, – он смотрит на меня. – Таким прекрасным.

Он имеет в виду меня? Или солнечный свет, или этот момент?

Мы продолжаем идти и я запоминаю это. Наши руки сплетены, его большой палец проводит небольшой круг по моей коже между большим и указательным пальцем. Прелесть города, тёплый приятный воздух и запах свежести от дождя, знакомая какофония Нью Йорка, свобода, мужчина рядом со мной.

– Есть ещё одно слово, – говорит он, вновь нарушая тишину, – оно на санскрите. Мудита , – он произносит его муу дии та . – И оно означает... как же выразить это? Радоваться счастью другого человека. Чужое счастье.

Я слежу за ним и жду подробностей.

Он взглянул на меня, улыбка освещает его красивое лицо.

– Я испытываю мудиту  сейчас, любуясь тобой.

– Правда? – спрашиваю я.

Он кивает.

– О да. Ты смотришь на всё как будто это самая прекрасная вещь, которую ты когда либо видела.

Мне бы хотелось объяснить ему это.

– Всё  красиво, Логан.

– И мне... мне просто нравится эта невинность, наверное. Как правило, большую часть времени я чувствую себя уставшим. Я многое видел. Много отвратительного, после чего легко забыть красоту, – он замолкает. – Мне нравятся необычные слова, они описывают что то так, как английский язык не способен. Они выражают всю красоту небольших моментов. Слова, как комореби,  напоминают мне, что необходимо забыть общее разочарование всем и просто наслаждаться настоящим.

– Что ты видел, Логан? – спрашиваю я, хотя и не уверена, почему задала этот вопрос или смогу ли принять его ответ.

Он не отвечает, слегка подталкивает меня локтём в сторону небольшой двери в тёмный ресторан, где играет аккордеон и в воздухе витает аромат чеснока.

Логан машет мужчине в возрасте, который вытирает красно белую клетчатую скатерть.

– Есть для меня столик, Джино?

– Да, да, конечно! Проходите, проходите. Я принесу вино и хлеб для тебя и твоей красивой спутницы.

Джино улыбается и, ссутулившись, рьяно убегает на кухню, быстрее, чем я предполагала.

Логан ведёт меня через заднюю дверь в маленький двор. Мне кажется, я могу дотянуться до обеих стен улицы, если лягу. Но здесь поместилось четыре столика – три из которых заняты другими парами. Белые лампочки на шнуре развешены по всему периметру и держатся на гвоздях, вбитых в старый рассыпающийся кирпич над нашими головами.

Мы едва успеваем присесть, Логан упирается спиной в стену, как появляется Джино, держа в одной руке плетёную корзину с чесночным хлебом, а в другой – бутылку вина и два бокала.

– Это хороший Мальбек  , – говорит Джино. – Из Аргентины, потому что хороший Мальбек выращивает только там. Оно хорошее, очень хорошее. Думаю, вам понравится.

– Джино, разве существует вино, которое мне не нравится? Ответь мне.

– Дерьмовое вино, вот какое, – говорит Джино, ставя передо мной бокал.

Они с Логаном смеются, но если где то и прозвучала шутка, то я её пропустила.

Оба мужчины уставились на меня в ожидании. Видимо, я должна его первая попробовать? Ещё один новый опыт. Я нерешительно делаю глоток, припоминая последний раз, когда пробовала вино.