Затем сообщила Адольфу: – Александр Дюма, сын генерала Дюма и подопечный моего отца. Он почти что нам родственник.
– Три года тому назад, Каролина, вы считали меня просто родственником, – заметил я.
Молодой человек в свой черед поклонился.
– Вы очень скоро встретитесь снова, – продолжала Каролина, – он освободится от меня и тоже отправится на праздник, там вы и познакомитесь поближе.
– Госпожа баронесса, – учтиво обратился к ней виконт, – вы назначаете непомерно дорогую цену за дружбу с этим господином.
– Удивительно, как мальчики быстро растут, – с улыбкой покачала головой баронесса, – настолько быстро, что я, того и гляди, стану старухой.
Я стал расспрашивать об Эрмине, Луизе. Эрмина жила в Берлине, Луиза в Париже. Сама Каролина жила в Мезьере. Увы! И сестры теперь отдалились от нее, точно так же, как я.
Но в будущем году все очаровательные птички должны были подняться в воздух и со всех концов света вновь слететься в свое гнездо – они собрались приехать на праздник в Вилье-Котре. Баронесса Каппель пригласила и меня приехать на будущий год в Вилье-Элон, уверив, что в семейном гнезде всегда найдется местечко и для меня. Мы простились. Встреча с Каролиной, беседа с ней отвлекли меня от размолвки с возлюбленной. Я еще погулял немного и вернулся на лужок под деревьями, где танцевали.
Там я вновь увидел Адольфа – без баронессы он чувствовал себя очень одиноким. Я заметил его в тот миг, в какой он заметил меня, и мы разом двинулись навстречу друг другу. Я забыл набросать портрет Адольфа, который стал мне другом тогда, в 1819 году, и остался им по сей день.
Тогда он был высоким сухощавым брюнетом, стриженным «под ежик», с выразительными глазами, тонким, резко очерченным носом и великолепными белоснежными зубами. Он отличался аристократической небрежностью манер, а одет был по моде немецких студентов: серый сюртук, светло-синие панталоны, клеенчатая каскетка и верблюжий жилет.
Остановившись возле меня, он убрал в карман блокнот и карандаш.
– Неужели вы пришли сюда, чтобы делать зарисовки? – спросил я.
– Нет, я пишу стихи, – ответил он.
Я взглянул на него с изумлением, мне никогда не приходила в голову мысль попробовать писать стихи.
– Стихи? – повторил я. – Так, значит, вы пишете стихи?
– Да, пишу иногда.
– И кому вы их посвящаете?
– Луизе.
–Луизе Коллар?
– Да.
– Но она ведь замужем.
– Что с того? Элеонора, муза Парни, была замужем. Эшарис Бертена тоже была замужем. Лодойска, вдохновлявшая Луве, была замужней дамой. Я увидел Луизу и влюбился в нее.
– Вы снова увидитесь с ней в Париже?
– Очень не скоро. Мы не имеем права ехать в Париж.
– Кто же лишил вас этого права?
– Людовик ХVIII.
– А откуда вы приехали?
– Из Брюсселя.
– Так вы живете в Брюсселе?
– Да, вот уже три года. Отец и я сотрудничали там в «Нэн жон», однако нас вынудили его покинуть.
– Журнал отказался вас публиковать?
– Нет, нас вынудили покинуть Брюссель.
– Кто же это сделал?
– Вильгельм.
– Кто такой Вильгельм?
– Король Голландии.
Виконт де Левен, сын графа Риббинга, мгновенно вырос в моих глазах: он не только оказался поэтом, не только дерзнул влюбиться в замужнюю Луизу, тогда как я был влюблен всего-навсего в гризетку, он еще имел небывалый вес во внешнем мире, коль скоро сам король Вильгельм занимался им и его отцом и был обеспокоен до такой степени, что выдворил обоих за пределы своей страны. |