Да нет, решил я. Чисто совпадение. И я принялся трудиться над следующим словом.

«П-о-л-ь».

Я замер, не отрывая глаз от рун. «Эй, Поль»? Это кто же, интересно, в девятом веке знал мое имя?

Потом меня вроде как озарило, и я пригляделся к пергаменту повнимательнее. То есть к самому материалу. Он был совершенно новый — можно сказать, только что с овечки. Да, новый по сравнению с пергаментом Мэта — тот был пожелтевший, сморщенный. Уж несколько лет ему точно было. Внутренний голос подсказывал: «веков», — но я отмахнулся от него и приступил к следующему слову.

Я писал и писал латинские буквы над рунами, прогоняя наваждение, борясь с искушением вслух произнести образующиеся слова. Наконец латинские буквы встали над каждой руной. Порой мне даже в книгу заглядывать не приходилось. Моей рукой словно кто-то водил. В душу закрались крайне неприятные предчувствия. Больше тянуть не имело смысла. Я наклонился над клочком пергамента, положил руки на стол по обе стороны от него и так надавил ладонями на крышку стола, словно всерьез намеревался продавить ее. Прочитал я вот что:

— Эй — П-о-л-ь — с-в-я-ж-и-с-ь — с-о — м-н-о-й — я — п-о-т-е-р-я-л — т-в-о-й — а-д-р-е-с.

Ну а если расставить знаки препинания, то выглядеть сие должно было вот так:

«Эй, Поль! Свяжись со мной! Я потерял твой адрес!»

Я почти что слышал, как Мэт произносит эти слова. Ногти мои, похоже, впились-таки в деревянную крышку стола. Что это еще за дурацкие шуточки? Это друг? Это, спрашивается, друг? Сначала сматывается из города, не сказав мне ни слова, а потом посылает вот это?

Только я начал понимать, что послать он этого никак не мог, как почувствовал острую боль в ладони.

— Ой, черт! — воскликнул я, перевернул руку и увидел прямо посредине красную точку, а еще — большого жирного паука, на брюшке у которого из пятнышек складывался улыбающийся рот. Господи помилуй, он надо мной смеялся! Я разозлился не на шутку, но у меня закружилась голова, комната куда-то поплыла. Я пытался уцепиться за свою злость, пробовал поднять руку и прихлопнуть паука. Эта букашка не имела права...

Но я и додумать до конца не успел. Глаза мне застлала дымка, холодный туман обернулся вокруг меня одеялом, завихрился и унес меня куда-то далеко, в туманную даль, и, как ни странно, мне почти удалось остаться в сознании.

Только при чем тут апрель? Был ноябрь, и я находился в квартирке Мэта. Да нет, не в квартирке. Я стоял на открытой местности, и никакой был не ноябрь, а самый настоящий апрель. Или был апрель, или я попал во Флориду.

Ага, во Флориду. И с такими-то горами на горизонте? Эти зубастые гранитные обелиски что-то слабо напоминали плавные линии отрогов Аппалачей. А снег на вершинах?

Правда, горы стояли далеко. Прямо передо мной простиралось пшеничное поле. Невысокие плетни делили его на участки причудливых очертаний. Кто бы тут ни обитал, им явно стоило взять несколько уроков геометрии.

Только я призадумался над тем, каким образом попал сюда, как увидел рыцаря.

Я, конечно, знал про Общество «Созидательный Анахронизм»* , но эти вроде бы дрались на деревяшках. А у здешнего рыцаря в руке было зажато самое что ни на есть настоящее копье, в подлинности которого сомневаться не приходилось. К тому же он сидел верхом на першероне* , а я не знал никого из членов «ОСА», кто мог бы себе позволить держать хотя бы пони, не говоря уж об этом гиганте размером с пивную цистерну. Ну и конечно, за рыцарем следовало с полдесятка пеших воинов. Одеты все они были приблизительно одинаково — в одежду серых и коричневых тонов. Тульи шляп обнимали сверкавшие на солнце стальные полосы, руки сжимали длинные копья.