Тори слушала его, не прерывая, и размышляла над тем, что он сказал. Снаружи бушевала фантастически прекрасная и в то же время грозная стихия, и на душе у нее было неспокойно.

Она так и не нарушила молчания, пока они не приземлились в Майами, оставив шторм далеко позади себя.

Обе пары обедали вместе. Они очень спешили, потому что у них было мало времени, и сразу же после обеда их самолет покинул город, уже зажигавший огни.

Тори понравились обед и дружеская атмосфера за столом, однако ей постоянно приходилось делать над собой усилие, чтобы не погрузиться в длительное молчание. Она знала, что отчасти причиной такого состояния были утомительные часы полета, но в то же время понимала, что беспокойство и рассеянность объяснялись более глубокими причинами.

Унаследованный от Магды дар внутреннего видения оборачивался для Тори беспощадным самоанализом. По своей природе она была из тех, кто постоянно прислушивается к себе и анализирует собственные мысли и чувства. Но сейчас ей и это не помогало.

Могла ли она в этот раз довериться своим эмоциям? Прав ли Девон, говоря о роли чувств и интуиции? Она всегда считала, что ее творчество имеет научную природу и основано, прежде всего, на логике и знаниях в области техники живописи. Теперь Девон заставил ее усомниться в этом — выходило, что интуиция в ее творчестве занимала большее место, чем ей того хотелось. Оказалось, что вопрос не так прост. Разве первоначально ее мнение и представление о Джордане не основывалось именно на эмоциях? И разве не понадобилась затем вся «наука» ее искусства, чтобы доказать ошибочность этого представления? А может быть, наоборот, она писала его портрет, пользуясь своей действительно очень развитой интуицией, составлявшей на самом деле основу ее творчества?

Тори всматривалась в тьму за бортом, время от времени ловя на себе пристальный взгляд мужчины, сидевшего рядом с ней в освещенной кабине самолета, высоко летевшего над землей, и испытывала ни на что не похожее чувство близости, связывающее ее с Девоном. Во время полета она молчала и внешне оставалась спокойной, но внутри нее шла напряженная работа. То ли под влиянием его откровенных слов, то ли почувствовав себя освободившейся от чего-то ненужного, она вдруг ясно увидела правду, слишком сильную, чтобы можно было ее не замечать или отрицать.

Слишком поздно, говорила она себе. Поздно делать выбор, отрицать и анализировать. Поздно думать о принятии решения.

Потому что она уже полюбила Девона Йорка.

— Устала?

Его мягкий голос, в котором звучало сочувствие, заставил Тори очнуться от переполнявших ее мыслей. Повернувшись к нему она внимательно посмотрела на Девона — странно, у нее вдруг возникло такое ощущение, будто она видит его впервые.

Наконец Тори окончательно пришла в себя, и сама удивилась тому, как спокойно прозвучал ее ответ.

— Да, немного.

— Скоро уже будем дома, — сказал он, и в его голосе послышалась нежность.

В его устах это слово казалось ей наполненным особым смыслом. Тори глубоко вздохнула и покачала головой, словно пытаясь рассеять туман, окутавший не только самолет, но и ее мысли, мешая ей сосредоточиться. У нее это не совсем получилась, но по крайней мере, когда она заговорила, ее слова звучали ровно и спокойно.

— Да, я думаю, что не следует забирать Виски сегодня. Мы, наверное, поздно будем дома. Подождем лучше до завтра.

— Да-да, возьмем его завтра. — Девон взглянул на Тори, чувствуя ее внутреннее смятение и не понимая, что могло ее расстроить. Хотя лицо и голос Тори выражали спокойствие, переплетенные пальцы лежавших на коленях рук выдавали волнение, которого он никогда еще не видел в ней.