— Те, что ребятня написала? Но ведь в твои обязанности не входит проверка их записей, разве нет? Помнится, этим занимается твой дядя.

— Дяде недосуг. Иногда я помогаю.

Наверное, Лань Цижэнь занимался другими более важными делами и временно передал эту обязанность Лань Ванцзи. Вэй Усянь вытянул руку и взял пару листов. Просмотрев их, он произнёс:

— Твой дядя… на два абзаца строк всегда расписывал примерно пару сотен иероглифов замечаний, а в конце ещё подводил итог на тысячу. Я даже не представляю, где он брал столько времени, чтобы писать всю эту критику. А твои комментарии в самом деле очень краткие.

— Разве краткость — это плохо?

— Хорошо! Лаконично и ясно.

Лань Ванцзи делал краткие заметки вовсе не потому, что выполнял работу недобросовестно или хотел сэкономить бумагу. Даже в самой простой работе он не допускал ни капли небрежности. Всё дело в привычном поведении: не важно, в речи ли, на письме ли, для него каждое слово, каждая капля туши — на вес золота, излишнее многословие не в его характере. Вэй Усянь погрузился с головой под воду, через какое-то время вынырнул, одной рукой схватил мыльный корень и принялся втирать в мокрые волосы, а другой — снова взял со стола листы с записями, быстро просмотрел и вдруг прыснул, не в силах сдержать смех:

— Кто это написал? Так много ошибок, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха… Так и знал, что это Цзинъи. Ты поставил ему И (3).

— Да.

— Из всей огромной стопки я увидел И только у него. Бедняжечка.

— Слишком много ошибок и пространных описаний.

— Что ему грозит за такую оценку?

— Ничего. Перепишет заново.

— Он должен благодарить тебя за это, всё же такое наказание намного лучше, чем переписывать в стойке на руках.

Лань Ванцзи молча собрал все записи учеников, которые Вэй Усянь разбросал как попало, аккуратно упорядочил и сложил рядом ровной

стопкой. От созерцания его действий уголки губ Вэй Усяня сами по себе загнулись вверх.

— Что ты поставил Сычжую? — спросил он.

Лань Ванцзи вытянул из стопки два листа и протянул ему:

— Высшую оценку.

Вэй Усянь взял записи Лань Сычжуя, просмотрел их и заключил:

— Иероглифы написаны очень аккуратно.

— Изложение упорядоченное и детальное, чётко прослеживается нить повествования, всё сказанное — по существу, точно подмечено главное.

Вэй Усянь пролистал стопку в руках, затем обратил взгляд на ту, что ещё осталась на столе, и спросил:

— И ты будешь всё это проверять? Может, я помогу тебе с какой-то частью?

— Хорошо.

— Если увижу ошибку, просто выделить её и написать замечание, верно?

Он дотянулся и взял со стола б́ольшую половину записей. Лань Ванцзи хотел забрать стопку назад, но Вэй Усянь потянул на себя:

— Что ты делаешь?

— Слишком много. Ты не закончил омовение.

Вэй Усянь опять приложился к сосуду Улыбки Императора, затем схватил кисть и ответил:

— Я же как раз омываюсь. Всё равно мне больше нечем заняться, а читать записи и сочинения детворы оказалось до странного увлекательно.

— После омовения нужно идти спать.

Вэй Усянь без зазрения совести соврал:

— Посмотри, разве я похож на того, кто сейчас уснёт? Я чувствую в себе достаточно сил даже на то, чтобы ещё пару раз возлечь с тобой.

Опираясь на край бочки, он принялся внимательно просматривать записи, время от времени дотягиваясь локтем до письменного стола, чтобы что-то написать. Во взгляде Лань Ванцзи, наблюдающего за ним, отражались отблески лампы и, кажется, плясали тёплые, уютные искорки.

Несмотря на громкие слова, сказанные Вэй Усянем ранее, что он может возлечь ещё пару раз и тому подобное, всё же после целого дня, проведённого в суматошной беготне по горам с толпой юных заклинателей, а затем половины ночи в постельных игрищах, да прибавить к этому кипу проверенных записей, даже если не захочешь устать, ничего не выйдет.