|
Никто из курсантов не взял с собой фотографий — даже те, кому было что брать. Несколько человек оставили за забором жен, одна сокурсница бросила мужа с двумя детьми, а Шорохов таскал в кармане портрет чужой бабы, которая, не исключено, жила где-нибудь на другом полушарии, или давно спилась, или погибла, которая, наконец, могла быть создана как концепт из разных фрагментов. Служба требовала порвать с прошлым, и курсанты рвали — некоторые, как казалось Олегу, слишком рьяно. Он сомневался, что все сказанное на базе следует понимать буквально. «_Для_тебя_есть_работа,_слегка_странная,_но_тебе_она_понравится._Эта_работа_изменит_твою_жизнь_к_лучшему_— _настолько,_что_иных_перемен_ты_не_пожелаешь._В_твоих_руках_будет_власть_над_человечеством._Ты_станешь_оператором._Единой_Межвременной_Служ бы_Контроля._Но_у_этой_власти_высокая_цена._Ты_откажешься_от_прошлого_и_увидишь,_что_будущее_уже_состоялось._Ты_лишишься_самого_дорогого_— _своих_иллюзии»._ Шорохов взглянул на часы и достал сигарету. Прикурив, он долго не отпускал рычажок зажигалки, а когда ребристое колесико ощутимо нагрелось, Олег неожиданно для себя поднес фотографию к огню. Синтетическая бумага горела медленно. Смазливая мордашка на портрете постепенно темнела и пузырилась — от левой щеки к правому виску. Шорохов молча наблюдал за этим превращением неживого в мертвое, пока из-за корпуса не появились девушки. За две недели курсанты привыкли постоянно друг друга пересчитывать, словно они участвовали в некой игре на выбывание, и Олег машинально пробежался глазами по макушкам. Двадцать две — значит, никого не отчислили, и Ася уводила их не для этого. Сама она шла позади, помахивая снятым беретом. Светлый хвостик волос вкупе с черной формой придавал ей вид одновременно суровый и беззащитный. Олегу вдруг стало безумно интересно, сможет ли Ася его застрелить — или, допустим, закатать в бочку, — если он совершит что-нибудь такое, о чем сегодня упоминал инструктор. «Пристрелит, конечно, — сказал себе Шорохов. — Всплакнет и пристрелит. Или все-таки закатает…» Чужая фотография догорела до самого края и обожгла пальцы. Он схватился за ухо и снова посмотрел на Асю, но та скрылась в дверях. Олегу подумалось, что он, не успев расстаться со старыми иллюзиями, уже приобрел новые. — Лишишься самого дорогого… — пробормотал он. Этого барахла у него всегда было навалом. * * * — Прошу… — Василий Вениаминович убрал руку, и Олег перешагнул через стальной порожек. Сразу от двери начинался крутой спуск. Внизу была квадратная площадка и еще одна дверь справа. — Заходи, не заперто, — сказал Лопатин. Шорохов нажал на латунную ручку и попал в тесную комнату без окон. Именно таким представлял себе Олег кабинет следователя НКВД. В центре стояли два письменных стола с тяжелыми тумбами, заваленные картонными скоросшивателями, тетрадями разной толщины и неряшливыми пачками каких-то бланков. Листы выглядели невообразимо старыми — текст был отпечатан на машинке, а бумага потемнела и покоробилась, вобрав в себя многолетнюю сырость. Вдоль стен громоздились три высоченных шкафа с матовыми дверцами и резными финтифлюшками по углам. Вместо ожидаемых реликтовых стульев с прямыми спинками, в комнате оказалось два обычных офисных кресла. Освещение тоже было относительно современным: на потолке висело несколько плафонов, один из которых горел вполсилы и периодически выключался, издавая при этом тонкий сухой треск. |
