|
Она скрывалась в невидимых углах беседки, наваливаясь на сидящих, как аромат цветов, но была мягкой, почти шелковой, дотрагиваясь до обнаженных рук, лица и шеи. Джульетта не ощущала никакой потребности завернуться во что-нибудь и, несмотря на то, что на ней было платье с глубоким декольте, абсолютно не дрожала. Во всяком случае, от холода. Но через несколько минут, когда молчание между ними затянулось, а ей ничего не приходило в голову, чтобы нарушить его, она вдруг осознала, что дрожит… Но, как бы то ни было, это не имело ни малейшего отношения к тому, что было уже одиннадцать часов вечера, а в Англии еще даже не наступило лето.
Дрожь, сотрясавшая ее, была нервной дрожью. Девушка была обеспокоена, полна тревоги… и в то же время она ожидала чего-то. Каждый раз, когда ее спутник, сидевший совсем рядом, шевелился — даже просто чтобы стряхнуть пепел с сигареты, — она тут же напрягалась. Джульетта была почти уверена, что за этим движением последует другое, которое еще больше приблизит его к ней, а может даже, закончится тем, что его смуглое лицо окажется всего в нескольких дюймах от ее лица. Она не могла сказать даже самой себе, была бы она рада или нет, если бы их губы встретились, как это уже случилось однажды. Точно так же она готова была отрицать, что момент был наполнен безграничными возможностями — если только две предназначенные друг для друга пары губ сблизятся под этим великолепным небом, с которого подглядывают нахальные звезды, а атмосфера вокруг такая удушающе напряженная. Но мужчина, который поцеловал, а потом забыл об этом; мужчина, который поцеловал, возможно, в силу привычки, потому что девушка была красива, а ночь просто создана для этого… да, интуиция подсказывала ей, что следует остерегаться подобного мужчины. Подумав об этом, она тут же пожалела, что они вообще пришли в беседку. И вдруг Майкл отбросил недокуренную сигарету, раздавил ее каблуком и рассмеялся. Смех был тихим, чуть-чуть веселым… и он понравился ей. — Все в порядке, малышка, — наконец сказал он. — Я не собираюсь снова целовать тебя сегодня вечером, хотя, должен признать, соблазн велик. Когда я поцеловал тебя недавно, это было — необыкновенно. — Он взял ее за руку и стал задумчиво перебирать пальцы. — У тебя такие красивые пальцы и такие тонкие запястья… — Она почувствовала, как он обхватил большим и указательным пальцем ее запястье и легонько сжал. — Как я уже говорил тебе раньше, я уже не так молод, а посему не должен соблазняться плодами, предназначенными для молодежи. К своему изумлению, она запротестовала с искренним негодованием. — Но это же абсурд! Вы говорите о себе так, будто вы старый. Но ведь это совсем не так! — Я больше чем на десять лет старше тебя, милая. — Мужчина должен быть старше женщины… — Но не на столько же! — А сколько тебе лет? — вдруг спросила она с неожиданной смелостью, даже, пожалуй, дерзостью. — Или мне попробовать угадать? — Пожалуйста, если хочешь. — Тридцать пять. — Тридцать пять мне исполнится в этом году. Но не напоминай мне об этом поздравлениями. — Если я еще буду на Манитоле, то наверняка вспомню про твой день рождения и поздравлю тебя, — заверила она его с едва заметным ударением в звонком голосе. — А если нет?.. — Что ж, полагаю, я все равно могу это сделать, не правда ли? — Но внезапно ее голос стал каким-то безжизненным, и к своему ужасу она поняла, что уже воспринимает мысль о том, чтобы остаться на Манитоле, как само собой разумеющуюся, а это означало, что даже в глубине души она не думала о том, чтобы вернуться в Англию. Грейнджер вдруг поднялся и протянул ей руку. |
