|
А Лысый задумчиво погладил подбородок, с видом знатока повернулся к Димону: — Как тебе, товарищ капитан? — Да черт его знает. — Тот пожал плечами с равнодушием, которое Прохорова почти обмануло. А капитан еще и потянулся — так, что затрещали все связки. — С баб никогда не драл, тем более с белых… Они, вообще-то, думают, суки, нас кормить? От вида мяса сыт не будешь. Борща бы с чесночком… — Ага. И пельменей жареных. — Лысый хмыкнул и прыжком поднялся на ноги от его безмятежной веселости внезапно не осталось и следа, в голосе свирепо лязгнул металл. — Эй, говнюки! Хватит блевать, мякнуть и корчиться, как недоноски в банке!.. Слушайте сюда, говорить буду только раз! — Он обвел взглядом сразу взбодрившуюся аудиторию, ударил кулаком о ладонь. — Не хрен обольщаться, они нас всех убьют, это как пить дать. Так что не ссыте! Подохнем мужиками, с улыбкой, все равно терять нечего! И провожатых на тот свет с собой побольше возьмем, чтобы не скучно было. Запомните, говнюки: судьба — индейка, жизнь — копейка!.. Закончив свой спич, он сплюнул сквозь зубы и снова повернулся к экрану. — Смотри-ка, Димон, уже освежевали. Ну дает эта… как ее там! — Хотел бы я поглядеть на того, кому она дает. — Быкообразный зачем-то потрогал свой детородный орган, хмыкнул оценивающе, почесал затылок. — Хотя… если отмыть да на рожу подушку набросить, может, и ничего. С фигурой тетка, с ногами… характер, правда, не очень… Ну да мы таких… — Он глянул на экран и недоуменно присвистнул. — Блин, ты посмотри! А прав был Квазиморда, — в натуре, извращенцы сплошные! То, во что превратилась Ингусик, — ободранный полутруп, лишенный кожи гомункулус, по которому можно было изучать строение мышечного аппарата, — между тем бросили на алтарь, и очередной берсерк, видимо из особо отличившихся, принялся яростно совокупляться с этим кровавым куском мяса. Имидж обязывал — только взметалась наброшенная на плечи волчья шкура да разлетались во все стороны густые алые капли… Камера детально прошлась по закатившимся глазам без век, показала кисти рук, на которых перчатками белели остатки кожи, крупным планом дала перстенек на указательном пальце, неестественно вывернутом. Наконец берсерк поднялся и, размазывая по телу кровь, потрясая мечом и подвывая по-волчьи, принялся кружиться, разыгрывая экстаз. Трибуны вторили ему бешеным ревом. Хозяйка торжественно улыбалась. У нее и в самом деле была замечательная фигура. — Нет, он не извращенец. — Толя Громов с убийственной ясностью осознал, что смерть опять оказалась совсем рядом с. ним, и это осознание сразу сделало его необыкновенно спокойным. Эгидовец, прошедший Чечню и Бог знает что еще, холодно усмехнулся, глаза разгорелись опасной деловой ненавистью. — Он… Договорить Толя не успел. Под глухой скрежет каменных блоков одна из стен отошла в сторону, и в образовавшийся проем вместе с воздухом ворвались четверо с копьями. Резанули по глазам кинжальные лучи фонарей… и сразу же истошно взревел Черный Буйвол, — сильные руки подхватили его, поволокли прочь. Проход с грохотом закрылся, и наступила тишина, нарушаемая лишь яростными выкриками окровавленного берсерка, который лихо выплясывал у алтаря: — Вотан! Вотан! Вотан! Заметив пленника в сопровождении копьеносцев, он закружился еще быстрее, толпа возбужденно загудела. Над трибунами, словно электрический заряд, сгущалось экстатическое безумие. Самое настоящее, неподдельное. Хотя и не имеющее ничего общего с духом древних времен… — Начинается… — Лысый, прищурившись, увидел, как Буйвол схватился за брошенный ему меч, нахмурился, покачал головой. — Ни хрена не умеет пацан… прирежут сейчас, как куренка… Он ошибся. |
