|
Он шел прямо на Прохорова, но тот, на его беду, как раз в это время покосился в сторону пленниц… и с бессильным бешенством осознал, что Женя осталась в одиночестве — последним кандидатом на тот свет. Сергей захрипел и почувствовал, как внутри лопнул тяжелый огненный шар, глаза его горячечно заблестели, спутанные волосы поднялись дыбом, а в душе не осталось ничего, кроме ярости, — той самой, не знающей ни пощады, ни поражений. Именно в таком состоянии настоящие берсерки выходили без оружия против сотен врагов и не замечали ни боли, ни ран… Жутко зарычав, Прохоров рванулся навстречу молотобойцу, со звериной легкостью увернулся от прогудевшей над ухом стали — и с ходу, глубоко и твердо, всадил фрамею врагу между ног. Сознание его будто переместилось в некий параллельный пласт бытия: время здесь текло совсем по-другому, тело двигалось с убийственной целесообразностью, а смерть была не самым страшным, что может с человеком случиться. — Суки! — Изнемогая от рвущейся ярости, Серега выхватил меч-скрамасакс — добротно отточенный, с полуметровым клинком, на котором красовалось руническое имя. Никогда прежде он не держал такого оружия, но рука приняла его, как родное. Прохоров завертелся волчком, рубясь с тремя бер-серками одновременно… Тут подоспели Лысый, Димон и Толя — и только шерсть полетела клочьями со звериных шкур! Через неполную минуту берсерки распластались на земле: трое тихо остывали, один корчился в предсмертных муках, прижимая ладони к распоротому животу. Отливающие перламутром внутренности облепил желтый песок. — То-то же, сволочи! — Со страшным звериным оскалом Димон потащил раненого к алтарю, бросил на груду тел, перерезал горло — и заревел на всю пещеру, потрясая в воздухе окровавленным мечом: — Вотан капут! Вотан капут! Но отстаивать честь своего божества в равной драке здесь не привыкли. Хозяйка Ада поднесла к губам рацию, раздался одинокий выстрел, и Димон упал к подножию алтаря с пробитой головой, а на поле с диким воем повалили берсерки — не менее полудюжины. И началось… — Ну, суки! — Прохоров, ощерясь, отбил клинком топор, резко присев, рубанул врага по напряженному бедру и уже падающему, испытывая яростное упоение, располосовал шею — только кровь брызнула фонтаном из рассеченных артерий! Скрамасакс он держал двойным хватом и работал им как японской катаной: никакого фехтования, контроль средней линии, ни одного пустого движения. Не дураки были азиаты, создавшие эту уникальную, математически выверенную систему ведения боя. О, весьма действенную!.. Покончив со своим противником, Прохоров пришел на помощь Толе Громову, полоснул хрипящего берсерка по животу — и не удержался от презрительного оскала. Под распоротой шкурой оказался кевларовый бронежилет. — Хитрожопый, да? — Мгновенно сменив тактику, Серега в кувырке отлетел берсерку в ноги и сунул меч снизу вверх. Берсерк выронил топор, страшно закричал и, зажав рану ладонями, начал медленно опускаться. Удар Толи Громова тут же проломил ему голову. — Мочите их, парни, мочите, помянем Димона! — Со зловещей улыбкой Лысый разрубил врагу колено, подсек, бросив навзничь, и приготовился: добить… И тут оказалось, что под вонючими шкурами скрывались не только бронежилеты, но и стволы. Если Лысый и догадался об этом, то слишком поздно. Выстрел в упор превратил его лицо в кровавое месиво… И в это же самое мгновение до устроителей, похоже, окончательно дошло, что веселая и почти не опасная забава испорчена безвозвратно. Над полем раздался усиленный мегафоном властный окрик Хозяйки, и автоматные очереди заставили сражающихся остановиться. Наступила тишина, только хрипло стонали раненые да, подобно океанскому-прибою, волновалась возбужденная толпа. Двое.уце-левших берсерков, прихрамывая, убрались, а к Прохорову и Толе Громову в сопровождении автоматчиков приблизилась сама Хозяйка… …И они услышали чистейшую русскую речь. |
