Изменить размер шрифта - +

 — В тихом омуте черти водятся, а потом, он что, из миссии спасения, что ли? — Пожав плечами, Плещеев досмотрел, как из клетки тащили чуть живого Джека Потрошителя, и сделал знак официанту: — Любезный, кваску расстарайся.
 После всех этих китайских разносолов его мучила жажда. Наконец первый круг боев закончился, мужичок с брандспойтом слез с верха клетки и принялся неловко вытирать кровь на полу. Он был уже изрядно навеселе.
 — Ну-ка, девки, со сноровкой покрутите попой ловко! — Приплясывая, Яша Лохматович взял в руки микрофон, оркестр заиграл «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», и на сцену выпорхнули конкурсантки, выряженные словно для съемок софтпорно. У рампы их поджидали атлеты в виниловых плавках-стрингерах, они то и дело напрягали мышцы, принимая красноречивые позы, и казалось, что немыслимые минимумы, прикрывающие их срам, вот-вот лопнут. Каждую красавицу атлеты поднимали на высоту плеч, носили туда-сюда по сцене, крутили так и эдак, давая зрителям возможность оценить изюминку второго тура — отсутствие нижнего белья. Публика, вникая в тонкости анатомии, разгоряченно гудела, доктор Дятлов подписывал третью стопку книг — «Черную дыру» продавали вразнос, — а Яша Лохматович выдавал комментарии типа:
 — Чувство глубокой нежности вызывают эти промежности!
 — Эта, братцы, докторица двигать задом мастерица!
 — А из нашего, окна щель мохнатая видна!
 — А из вашего окошка — только бритая немножко!
 Наконец под волнующие звуки фанданго красавицы убрались за кулисы, и занавес задернулся. Жюри посовещалось, и поднявшийся с важным видом представитель мэрии объявил с интонациями начальника отдела кадров:
 — В финал прошли: горничная в белых чулках, горничная в красных чулках, медсестра, девушка-комиссар, девушка-милиционер, девушка-гусар, девушка-матрос, девушка с веслом.
 — Достали ваши бляди! Драного хочу! — заверещала из зала одна из почитательниц таланта Тормоза, Лохматович взялся за микрофон, и побоище пошло по второму кругу.
 На этот раз Серегу стравили с Квазимодо, высоким, жилистым татарином, действительно страшным, с раздробленным, бесформенным носом. Он зря не рисковал и, держась от Прохорова подальше, то и дело доставал его длинными, качественно растянутыми ногами, пинки были сильны, чувствовалась хорошая школа. Со стороны, наверное, все это казалось красивым, публика неистовствовала, Лохматович надрывался в микрофон:
 — Какой удар, чуть-чуть бы ниже, и все, яйца всмятку! Вот это да, если бы не локоть, печень разорвалась бы на кусочки! А это что такое?
 Выждав момент, Прохоров провел активный блок, кулак его впечатался в бьющую ногу, пришлось прямо в голень. Явственно хрустнула кость, от боли Квазимодо потерялся и, опустив руки, не успел вовремя отскочить. И тут началось… Прохоров сорвал дистанцию, с ходу въехал противнику в солнечное и в печень — тощий, плохо держит, — вошел в клинч, приложился головой в лицо, тут же — коленом в пах и со страшной, яростной силой принялся работать локтями.
 — Э, такую мать! — Мужичок с брандспойтом не успел даже взяться за вентиль, как все уже было кончено: Квазимодо без чувств рухнул на пол, страшное лицо его было разбито и изломано.
 Почтеннейшая публика ревела, как океанский прибой, секьюрити успокаивала поклонниц Прохорова, Яша Лохматович объявлял следующую пару — шум в зале стоял несусветный.
 — О времена, о нравы! — Вздохнув, Пиновская отвела взгляд от сцены и с отвращением занялась коктейлем «Шанхай», приготовленным из курятины, шампиньонов, ананасов, белого вина, майонеза, горчицы и йогурта. — И кому только нравится эта гадость…
 — Брутальность и эгоцентризм суть издержки урбанизма.
Быстрый переход