Это начало конца и было самым страшным. Когда начинаешь падать, никогда не знаешь наверняка, чем это падение закончится. Мы не знали. Мы тогда даже и не знали, что вообще падаем. Узнали потом и очень пожалели о том, что узнали.

— Здесь, вероятно, Хейли навела полнейший хаос, — с грустью вспомнила Сидни, войдя в свою комнату. Сейчас ничего не говорило о том, что здесь происходило совсем недавно, но стоит вспомнить тот звонок моей подруги, когда её переполняли одни эмоции. Когда её комната выглядела так, словно её обыскивали на наличие тех же наркотиков.

— Хаос она навела повсюду, — горько усмехнулся я. — Везде, где только можно.

— И зачем? — спросила Сид, не ожидая услышать какой-либо ответ.

— Может, она устроила беспорядок снаружи, потому что хотела избавиться от беспорядка внутри?

Она пожала плечами. Переложила какие-то тетрадки на полку, убрала ручки в пенал. Вновь подошла ко мне.

Повисло неловкое молчание. Нам обоим хотелось говорить, но, видимо, мы не могли найти нужных слов. А меня тянуло к ней, словно магнитом, и я ничего не мог с собой поделать.

— Сидни, — тихо прошептал я, заправив выбившуюся прядку волос ей за ухо. Провёл ладонью по её щеке.

Сидни, наша маленькая кукла Барби, попавшая совсем не в нужное место. Но здесь она нашла меня.

И я понял: я нашёл её.

Я наклонился к ней, она поднялась на цыпочки, положив мне руки на плечи. И наши губы встретились.

Я запустил руки в её спутанные волосы, а она отвечала на все поцелуи с той страстью, что, казалось, ждала этого момента всё то время, когда она любила меня. Любила, любила, любила всегда, при любых обстоятельствах, несмотря ни на что. А теперь я любил её. Здесь и сейчас. Ощущая вкус её клубничного блеска для губ, чувствуя, как её пальцы хрупко впиваются мне в спину. Открываясь друг от друга на какое-то мгновение из-за нехватки воздуха и снова ныряя в бездну.

Этой бездной были мы. Опустошённые, распластанные по земле этого города. И утешение мы смогли найти только в нас самих. Только друг в друге.

Она сама потянула меня к кровати. Повалила меня на неё, не переставая целовать. Я понимал: она слишком долго ждала этих мгновений. На пару секунд мы остановились и посмотрели друг на друга.

— Это вообще нормально? — осторожно хихикнув, спросила Сидни.

— Что именно?

— То, что мы творим.

— Разве здесь есть что-нибудь… — я ненадолго задумался и закончил фразу: — Противозаконное?

Она улыбнулась. Покачала головой.

Тогда я перехватил инициативу. Теперь я навис сверху, изучая взглядом её лицо.

Снова секунды молчания. А потом снова вливаемся в нашу общую бездну.

Всё превращается в сплошные ощущения. Ощущения губ, рук, чувство какого-то единения. Её холодные руки под моей футболкой. Её трепещущие ресницы. Её приглушённый смех.

А потом кто-то словно заставил метроном тикать чаще. И всё замелькало в каком-то бешеном темпе. Не то presto, не то allegro. Без постепенного нарастания, а очень резко.

Футболка — прочь. Кофта, пуговица за пуговицей, — тоже — прочь. Молнии будто бы недовольно зажужжали и смолкли.

И снова всё в сплошных ощущениях. Ощущая друг друга, ощущаем безысходность. Ощущаем весь абсурд ситуации, всю его сущность. Понимаем: мы выше этого. Понимаем: мы — это мы. И нет ничего более настоящего, чем то, что происходит с нами.

***

— Бриджет дома сидит на успокоительных, — возвестила Сидни, глядя в телефон. Я повернулся на бок.

— А что с теми, кто был в классе? — спросил я.