Архитектурный стиль столицы пробуждал в легионере воспоминания о мире, который он покинул десятилетия назад и, скорее всего, навсегда.

Воин представлял себе, как выглядели города в зените человеческой цивилизации: изящные, соразмерные, они гармонично сочетали почтение к былому и влечение к грядущему.

С океана надвигался ливень, веяли жаркие выхлопы тысяч лихтеров, барков, маршрутных судов, челноков и атмосферных транспортов, что поднимали мужчин, женщин и детей к звездолетам на орбите.

Беснующееся небо отливало розовым, оранжевым и пурпурным; бурные воздушные потоки и громадные массы металла превратили его в нечто грозное и непредсказуемое. Реактивные струи и инверсионные следы стремительно пересекали облака, между ними блистали молнии и медленно кружили далекие пятнышки света — боевые корабли на низком геостационарном якоре.

Широкую, обсаженную деревьями улицу, по которой шагали Азек и его визави из IV легиона, местные называли проспектом Небосводов. На планете было много обсерваторий, и любой булыжник мостовой покрывало изображение созвездий, наблюдаемых какой-нибудь из них.

Сейчас, впрочем, брусчатку было не различить: десятки тысяч испуганных, промокших до нитки людей брели в направлении ворот космопорта. Через каждые сто метров встречались вооруженные легионеры, следившие за порядком в толчее. Такие сцены разыгрывались ежедневно на всех главных улицах Калэны: космодесантники забирали из лагерей вокруг столицы случайно выбранную группу беженцев и сопровождали их к звездной гавани.

Если механикумы верно рассчитали срок, оставшийся до неизбежной гибели Моргенштерна, то благодаря логистическому гению Пертурабо с планеты удастся вывезти большую часть населения.

Ариман знал, что поначалу жесткий план примарха вызвал протесты, но, как только первые группы гражданских точно по расписанию поднялись на орбиту, большинство недовольных умолкли.

Большинство, не все.

Разрозненные апокалиптики в золотых, расшитых молниями рясах Сынов Шайтана время от времени пытались нагонять на людей ужас, проповедуя с крыш домов или с импровизированных трибун. Смутьянам каждый раз быстро затыкали рот, однако их послания, кажется, запали в душу малой толике жителей Моргенштерна. Кое-кто из них покидал лагеря и уходил в наиболее опасные области, ища смерти и вознесения.

Впрочем, несмотря на мрачные пророчества культа, Азек почти не ощущал паники в мыслях беженцев.

Неуверенность? Да. Страх? Без сомнений. Но никакой паники.

При всех геологических изъянах планеты ее жители показали себя надежными гражданами Империума, стойкими пред лицом катастрофы. А то, что Ариман не чувствовал ни в ком из них пси-потенциала, было необычно, но не беспрецедентно.

— Нужно их подогнать, — сказал спутник Азека с другой стороны проспекта. Его броня цвета железа в черно-желтую полоску влажно блестела под дождем. Воин говорил по внутреннему воксу, обводя толпу расчетливым взглядом. — Я получаю сообщения о задержках и пробках по всему городу.

Форрикс, это обычные люди, а не скот, — возразил Ариман. И не твои легионеры. Они не могут маршировать в нашем темпе. Если мы заставим группу идти быстрее, их страх перерастет в панику. Будут жертвы.

Форрикс был Железным Воином, и Азек знал, что IV легион нетерпим к слабостям смертных. Ариман дважды сражался рядом с отпрысками Пертурабо, но это было до того, как они воссоединились с примархом.

Для Тысячи Сынов такой же великий день настал тринадцать лет назад; в случае Железных Воинов не прошло и четырех.

— Они должны бояться, — ответил Форрикс. — Страх — отличный стимул.

— Я предпочитаю надежду.

Азек ощутил, что собеседник удержался от едкой отповеди.

— Ты не согласен? — спросил он.

— Нет, но сейчас не время для пустых пререканий.