— Едва ли. Мы с его превосходительством действуем заодно.

— Вы видите его каждую ночь и...

— А вы, сеньора, видите его три или четыре раза в день.

— Только три раза.

— И то большое счастье... Но почему вы находите, что я плохо служу вам?

— Потому что вы в своей «Газете» проповедуете поход только против унитариев, совершенно оставляя в стороне унитариек, а они между тем гораздо опаснее.

— Надо начинать с мужчин, сеньора, а уже потом...

— Надо было начать и кончить всеми одновременно — и мужчинами и женщинами... Даже лучше бы было начать прямо с женщин, потому что в них-то именно и сидит корень зла. Я бы даже охотно перебила всех их гнусных детей, как предлагал недавно образцовый федерал, мировой судья в Монсеррат, дон Мануэль Казаль Гаэте.

— Доберемся и до них, сеньора, всему свое время, ни унитарийки, ни их отпрыски не уйдут от нас. Но вот, что я вам хотел сказать, сеньора: я заметил, что некоторые федералки могли бы поусерднее относиться к своему делу.

— Что касается меня, то я, кажется...

— Я именно на вас и намекаю, сеньора.

— На меня! Вы шутите?

— Нисколько! Я говорю совершенно серьезно. Две недели тому назад я вам вверил одну тайну. Помните?

— Насчет Барракаса?

— Да, именно насчет приключения в той местности, а вы взяли да все и пересказали моей жене.

— Это я только в виде шутки. Я хотела...

— Из-за вашей шутки жена угрожает выцарапать мне глаза, сеньора!

— Ха-ха-ха... Вздор!

— Нет, не вздор, а дело это очень серьезное.

— Глупости!

— Повторяю, что это дело очень серьезное для меня.

— Оставьте, пожалуйста.

— Я не могу оставить то, что так сильно задевает меня. Вам не было никакой надобности науськивать на меня мою жену и делать мне неприятности.

— Науськивать! Что за выражение! Я только намекнула вашей жене, что барракасская вдовушка-затворница обратила на себя ваше внимание — вот и все. Это она могла услыхать и от других, потому что весь город говорит о том, что вы на балу не спускали с нее глаз, а потом полетели догонять ее верхом, когда она уехала. Ссорить вас с женой я вовсе не думала.

— Однако вы это сделали...

— Но я сделала и кое-что хорошее для вас.

— Именно?

— Узнала то, что вы так желали знать.

— А! Это интересно...

— Очень даже, не только для вас, но и для меня. Вы хотели знать, какую жизнь ведет одна вдовушка, кто у нее бывает и что означает ее удивительное затворничество?

— Да, я интересуюсь всем этим с политической точки зрения, ради нашего общего дела.

— Будто бы?

— Разумеется, так. А то с какой же еще целью?

— Ха-ха-ха! Ох, Господи!

— Чему вы смеетесь, сеньора?

— Очень уж смешно, вот и смеюсь.

— Ну, я понимаю, в чем дело, сеньора.

— И я тоже, сеньор.

— Вот какие мы с вами проницательные, никак не можем обмануть друг друга!

— Ха-ха-ха... да. Ну, а дальше что скажете, сеньор Маринио?

— Дальше? Дальше я хотел бы знать, что именно вы узнали.

— Между прочим, я узнала, что мое подозрение о том, что эта затворница — унитарийка, вполне подтвердилось.

— Ну, это едва ли!

— Уверяю вас, что она самая закоренелая унитарийка.

— Ну, пусть так. А дальше что вы узнали?

— Вы намекнули мне, что у нее в доме кто-то скрывается.

— Да, в виде предположения.

— Нет, вы не предполагали, а знали.

— Допустим и это. Дальше что, сеньора?

— Против ее дома есть лавка, в которой служит одна негритянка.